Зов валькирий

– Зря вот вы смеетесь! – Фьялар окинул русов угрюмым взглядом исподлобья. – Они ведь не от лени отказываются идти с вами на сарацин.

Все притихли.

– Тут у них хитрый расчет. Еще весной, как было у них моление общее, Аталык говорил: если люди Олава не добьются успеха в походе, если Олав потеряет войско, то если мы возьмем и откажемся платить ему дань, как и чем он нас принудит? Глупо было бы, говорит, помогать своим недругам держать нас же в подчинении. Мы не пойдем с ним и тем сохраним своих воинов, а он, ослабленный без нас, своих потеряет. Сарацины разобьют его, и у него не будет сил неволить нас. Аталык сидит у себя на Келе-озере, но раза два я его здесь видел на больших праздниках, и он все норовил и Тойсара к тем же мыслям склонить. Тойсар пока держится, а вот Пагай, его шурин, ту же песню запевает, я сам летом от него слышал.

– Так они, ётуновы дети, поражения нам желают? – возмутился Тьяльвар.

– Чего ж дивного, если это им волю сулит?

– Мы привозим им каждую зиму серебро, шелк, медь, олово, железо, какого они в своих лесах не видели и не увидят без нас никогда! – вставил Пожит. – Так и сидели бы со своими куницами, а благодаря нам у них столько серебра, что, вон, чаши им отделывают!

– Каждое племя хочет воли, – сказал Хравн. – Питье из серебряной чаши кажется горьким, когда поднимать ее сперва приходится за чужого конунга. Вот и толкуют: мы им не рабы…

– Отказываться от товаров хазарских они и не хотят, – ответил им Фьялар. – Хотят только не платить дани. Если они Олаву войском не помогут и вы будете разбиты, Тойсар откажется платить и вынудит Олава заключить новый договор – о торговле, но равноправный.

– Вынудит? – Свенельд в негодовании хлопнул себя по колену. – Погляжу я, как эти вы… хухоли к чему-то вынудят Олава конунга!

– Я тоже слышал… – с явной неохотой признался Даг. – И похуже даже…

– Что – похуже? – обернулся к нему Боргар. – Говори уж.

– На пиру зимой болтали… – Даг взглянул на Фьялара, призывая того в свидетели. – Что, дескать, пока люди Олава будут у сарацин, можно свое войско отправить по Маламге, где уже словене живут. Разорить, полон увести. И тогда уж договор предлагать…

Русы уставились на него в изумлении и негодовании, раздавались бранные слова.

– Что ж ты молчал-то? – хмуро взглянул на него Боргар. – Это ведь измена!

– Да они так, спьяну… На пиру всякий хвалится и хочет само небо завоевать! А протрезвеет – и опять за работу, чего уж…

– Кто это болтал? – быстро спросил Свен. – Кто здесь такой Харальд Боезуб?

– Ну, Пагай тот же, Аталык… Но это еще не измена, это просто болтовня пьяная. И не все так думают, как они. Многие тоже говорят: дескать, не такую уж тяжкую дань мы платим, и ради мирной торговли можно и дать по кунице с ловца. А Умай хочет на сарацин идти, я от него сам слыхал, он со своего конда[43] два десятка отроков собрать и вооружить сулил.

– А что Тойсар?

– Тойсар ничего такого не говорил, – ответил Боргару Хравн. – Юксо-ерге, родня жены, его настраивают против вас – Пагай ей исвеля… то есть младший брат, – но сам Тойсар считает, что дружить с нами полезнее, чем враждовать.

– Ну еще бы! – воскликнул Свен. – При тех дарах, что он от нас получает…

– Но ты понимаешь, почему я так хочу высватать для Арни Тойсарову дочь, – вставил Даг.

– Теперь я понимаю, почему это будет так трудно сделать, – хмуро бросил Боргар. – Если вообще возможно.

– Если вы пойдете сватами, ему будет труднее отказать.

– Мы пойдем, я же сказал!

Боргар обвел своих младших товарищей пристальным взглядом. Судя по их сосредоточенным лицам, все понимали важность происходящего. Речь шла не только о красивой девушке, даже не только об участии мере в сарацинском походе. Если не склонить их выступить заодно с русами против сарацин, как бы они не выступили против русов, когда все воины, которых Олав сможет собрать, будут за южными морями, откуда вернуться не сумеют, пожалуй, и за год.

– Я говорил им, – подал голос Фьялар, – русов можно разбить, можно даже прогнать, но они поднакопят сил и вернутся. Обязательно вернутся. Они тянутся в эти края уже лет двести и не отступят. Это надо помнить тем, кто вздумал с ними искать ссоры. Но вы же понимаете…

– А ты чего тут лазишь? – вдруг спросил Хравн, глядя куда-то за спину Свена.

Свен обернулся и обнаружил ту девчонку, что видел в доме Кастан. Она стояла с таким видом, будто имеет полное право здесь находиться. У ног ее виднелся большой, в половину ее самой, берестяной короб с крышкой.

– Это что еще? – удивился Свен, не ждавший встретить здесь Тойсарову служанку.

– Ты за мной, Финский Альв? – спросил Хравн.

Девчонка повела плечом и кивнула на короб.

– Госпожа Кастан прислала хлеб, – на чистом северном языке ответила она, поразив этим Свена почти так же, как если бы человеческим языком заговорила коза или некий предмет домашней утвари.

– Это моя дочь, – пояснил Хравн, видя недоумевающие лица.

– А я думал, она местная… меренка, – сказал Свен.

– Она местная и почти меренка, – кивнул Хравн. – Ее мать была меренка. Она ее назвала Алдыви – «непоседа», а я ее зову Альвинн – Финский Альв.