Зов странствий. Лурулу (ЛП)

«Очень тактично с вашей стороны, — одобрил Винго. — Но позвольте обратить ваше внимание на человека, сидящего рядом с капитаном и осушающего одну кружку эля за другой с нахальной грацией падшего ангела. Его зовут Фэй Шватцендейл. На борту «Гликки» он считается главным механиком — а также первым помощником механика, вторым помощником механика, смазчиком, обтирщиком и техником на все руки. Кстати, он — заправский математик и умеет делать сложные расчеты в голове, почти мгновенно сообщая их результаты независимо от того, насколько они ошибочны».

«Впечатляющие способности!» — заметил Мирон. Взглянув на Шватцендейла, привычно наклонившего голову набок и продолжавшего криво усмехаться, Мирон прибавил: «Значит, он почти такой же многосторонний профессионал, как вы?»

«Гораздо более многосторонний! — убежденно заявил Винго. — Шватцендейл умеет играть на аккордеоне и стучать кастаньетами. Он может декламировать наизусть «Балладу о Рози Малони», с начала до конца! И это только вершина айсберга. Для него рассчитать вероятность выигрыша легче, чем мне приготовить суфле. Шватцендейл — гроссмейстер пятизвездочного монте, стингари, преферанса, качинки и любых других известных и неизвестных мне капризов судьбы, каковые, по его мнению, могли бы принести ему прибыль».

«Достопримечательно!» — отозвался Мирон, подозвал официанта и заказал по кружке эля для всех собеседников. После этого он указал кивком головы на господина в облегающем черном костюме, сидевшего за столом с другого конца: «А этот представитель вашей команды — тоже виртуоз?»

Винго ответил с нарочитой сдержанностью: «Это Хильмар Крим, наш суперкарго. На основе некоторых допущений я мог бы дать положительный ответ на ваш вопрос — особенно если учитывать мнение самого Крима. Хильмар работает с нами всего три месяца, и мы только начинаем разбираться в его достоинствах. Он специализировался в области юриспруденции и, судя по всему, хорошо разбирается в законодательствах множества миров; по сути дела, он собирает материал, подготавливая к изданию трактат под наименованием «Основы сравнительного ойкуменического правоведения». Не так ли, Крим?»

«Возможно, — встрепенулся Крим. — Я тебя не слушал. По какому вопросу вы спорите?».

«Я объяснял Мирону Тэйни, что ты — непревзойденный правовед».

Крим опустил голову: «Я пытаюсь свести воедино законодательства многочисленных миров с тем, чтобы осуществить всесторонний синтез ойкуменических правовых норм. Это гигантский труд».

Винго встретился голубыми глазами с глазами Мирона: «Вот видите! Такова команда «Гликки». Все мы — заблудшие души, в том или ином отношении. Капитан Малуф — мечтатель, ищущий истоки романтической легенды так, как если бы она была реальностью. Шватцендейл — игрок и толкователь таинственных насмешек судьбы. Хильмар Крим — мудрец, изучающий лабиринт человеческих представлений о преступлении и наказании. Все мы в какой-то степени отстранились от общепринятых взглядов — скорее авантюристы, нежели уважаемые члены общества».

Крим возразил с тяжеловесной шутливостью: «Будь так добр, исключи меня из этой категории, многоуважаемый Винго. Я рассматриваю себя как синкретического пантолога, неотделимого от любой окружающей среды. Я элемент универсального ойкуменического сообщества, а не изгой».

«Как тебе будет угодно», — уступил Винго.

Крим кивнул, будучи вполне удовлетворен таким ответом. Мирон спросил у Винго: «А как насчет вас? Кто вы — мудрец, игрок или мечтатель?»

Винго скорбно покачал головой: «По существу, я никто и ничто, даже не изгой. Я сознаю существование вселенской загадки и пытался определить ее очертания. С этой целью я прочел сочинения многих ойкуменических философов; мне известны их слова и доводы, их предпосылки и заключения. Трагическое откровение состоит в том, что все мы — каждый из философов, я и Вселенная — говорим на разных языках, и нет словаря, который позволил бы нам друг друга понять».

«И что же — что дальше?»

«Почти ничего. Что можно узнать, созерцая хаос? — Винго задумчиво нахмурился, глядя на свои короткие толстые пальцы. — Однажды я забрался в какие-то горы — уже не помню, как они назывались. Набрел на лужу дождевой воды; в ней отражались небо и редкие плывущие облака. Сначала я смотрел вниз, на отражение, а потом поднял голову и взглянул наверх, в небо — необъятное, голубое, потрясающее. Я ушел оттуда, робкий и притихший». Винго снова печально покачал головой: «Пока я спускался с гор, мои бедные ступни болели всю дорогу — они у меня всегда болят, когда я слишком много хожу. Как я радовался, когда мне удалось, наконец, погрузить их в теплую соленую воду, а потом успокоить боль целебной мазью!» Помолчав, он прибавил: «Если мне когда-нибудь снова попадется такая лужа, может быть, я снова взгляну на небо».

«Не совсем вас понимаю, — признался Мирон. — Судя по всему, вы хотите сказать, что бесполезно прилагать слишком много усилий, пытаясь понять все на свете».