Зов странствий. Лурулу (ЛП)

Дина направилась на кухню и закрыла за собой дверь. Через некоторое время она вернулась с двумя мисками горячего острого супа и поставила их перед Малуфом и Мироном. Поглядывая на кухню, она заметила: «Виллика вроде бы больше не бесится. Насколько я понимаю, сегодня вечером на площади будет потеха. Бунтя еще никогда не шалила с сорванцами — боится раньше времени свалиться на спину, задрав ноги. Так или иначе, ужин вам приготовят».

Когда астронавты покончили с супом, Дина принесла им блюдо пареной рыбы с остряком и небольшими корнеплодами — впрочем, это могли быть вареные желуди; на десерт им подали вареники с фруктовой подливкой.

Утолив голод, Малуф и Мирон сидели с кружками травяного чая в руках. Им еще не хотелось спать, и местным жителям тоже. Наблюдая за входящими и выходящими посетителями, они не замечали ничего любопытного. Здесь все вели себя с мрачноватой сдержанностью и разговаривали вполголоса. Йодель суетился за стойкой, скользя пузом по прилавку; на его круглом лице застыло выражение, напоминавшее улыбчивую гостеприимность. Никто не обращал внимания на двух инопланетян.

В конце концов астронавты встали из-за стола, направились к выходу, открыли тяжелую дверь и вышли под вечернее небо.

4

Малуф и Мирон стояли перед входом в гостиницу; чугунная вывеска слегка покачивалась у них над головами, потревоженная блуждающими порывами ветра. Небо еще не полностью потемнело; крыши коттеджей по обеим сторонам улицы выделялись черными контурами на фоне серого полумрака.

Два астронавта прошлись по главной улице, ускоряя шаг на освещенных фонарями участках. Там, где улица выходила на площадь, они остановились, чтобы посмотреть на развлечения, устроенные сельской молодежью — судя по всему, веселье только начиналось. Вдоль одного края площади собралась группа парней, главным образом подростков шестнадцати-восемнадцати лет. Напротив устроилась стайка девушек примерно того же возраста — может быть, на год или на пару лет младше. Они болтали, смеялись, сумасбродно жестикулировали и бегали одна за другой, создавая впечатление веселой непосредственности, но в то же время исподтишка поглядывая на парней; те, по большей части, сидели тихо и откровенно глазели на девиц.

Заинтересованные происходящим, Малуф и Мирон присели на скамье под высокой плюмерией и стали ждать дальнейшего развития событий. Вскоре молодые люди, разделившись на группы и пользуясь какими-то специальными орудиями, разметили ряд параллельных линий, тянувшихся поперек всей площади и образовавших череду полос примерно полтора метра шириной каждая.

Закончив эту работу, юноши и девушки сразу разбежались в разные стороны, выбирая ту или иную полосу, причем многие девушки поспешно перемещались из одной полосы в другую, если замечали на другом конце партнера, который им не особенно нравился. Тем временем еще несколько молодых людей — судя по всему, музыкантов — поднялись на низкую эстраду в дальнем конце площади и занялись установкой и настройкой инструментов. На них были особые наряды странного покроя и странной расцветки: туго облегающие тело рубахи из фосфоресцирующей ярко-синей ткани, с открытым воротом и глубокими вырезами спереди, обширные шаровары, перевязанные под коленями — матово-красные, лимонно-зеленые или черные — а также белые башмаки с длинными острыми носками. Через несколько минут все музыканты одновременно надели причудливые длиннорылые маски и внезапно превратились в коварно переглядывающуюся бесовскую шайку.

Напряжение возрастало — казалось, в воздухе проскакивали электрические разряды. Юноши и девушки принялись подпрыгивать и кружиться, взбрыкивая ногами — сначала застенчиво и неуверенно, но мало-помалу все смелее и развязнее. Подбоченившись, они то и дело взмахивали руками, словно протыкая воздух, и вертели ладонями, оттопырив большие пальцы. На далекой эстраде ударник подвесил вереницу трубчатых колоколов над огромным басовым барабаном и прошелся бамбуковой метелкой по пустотелому деревянному резонатору, после чего встал навытяжку — на площади тут же воцарилась тишина. Театральным жестом вытянув вверх руку с зажатым в ней молоточком, барабанщик ударил по цилиндрическому гонгу. Другие музыканты тут же принялись пиликать и дудеть, производя внезапный оглушительный гвалт воющих и дрожащих глиссандо, случайных пассажей и арпеджио, подгоняемых судьбоносными гулкими ударами громадного барабана.

Сумбурный звуковой шквал застал Малуфа и Мирона врасплох: почему-то оба они ожидали, что музыка будет более упорядоченной и мелодичной. Тем не менее, они продолжали внимательно слушать.

«Я знаю, в чем дело! — заявил Мирон. — Мы не понимаем их музыку, потому что нам незнакомы и непонятны ее сложные закономерности».

«Надо полагать, так оно и есть», — допустил Малуф.