Зов сердца

Бретоны отправились к нему не сразу, это значило бы обнаружить слишком большое нетерпение. Они не рассчитывали и на обычное приглашение ночевать на борту — Пьер утверждал, что это лишь дает партнеру преимущество вести дела на своей территории. Поэтому, добравшись до залива, они первым делом разбили на берегу лагерь. Они не признавались друг другу в том, что настоящая причина этого заключалась в Пьере. Он терпеть не мог плавучие средства крупнее килевой шлюпки. На борту большого корабля он был способен провести всего несколько часов, у него начинали трястись руки, а уж заснуть там — для этого он должен был быть мертвецки пьян. И даже во сне его преследовали жуткие кошмары о днях, проведенных на галерах.

Неровная линия прилива отмечалась почерневшим от морской воды плавником, выброшенным на берег. Кругом было пусто, не видно никаких торговцев: они пришли первыми. Они разгрузили пироги, развели костер, а потом принялись возводить пару временных укрытий. Конструкция была незатейливой: всего лишь пара очищенных жердей для вертикальных стоек, и еще две — под углом к земле — служили каркасом для крыши из хвороста и пальмовых листьев. Тем не менее, она защищала от ветра и частых в это время года дождей, хотя при более мягкой погоде для этого хватило бы и одеяла.

Укрепляя пальмовые листья на отведенном ей шалаше, Сирен критическим взором окинула другой. Он был немного больше по размеру, но этого было явно недостаточно. Пьер и Жан, вероятно, забыли, что Рене тоже придется спать в нем, либо они ожидали, что он останется на ночь на корабле. Если бы он все же решил ночевать на берегу, вчетвером им было бы тесно. А может, и нет, ведь в таких экспедициях Бретоны обычно по ночам по очереди несли караул.

На случай обеда на корабле Сирен взяла с собой лучший лиф и юбку и самый изящный чепец. Правда, они не особенно отличались от остальной одежды. Роскошь в одежде для нее значила немного, хотя иногда казалось, что вся колония помешана на ней. Обладание самыми модными нарядами, какие можно было достать, даже если они более чем на пару лет отставали от стиля Парижа или Версаля, видимо, позволяло людям меньше ощущать свою оторванность, обреченность на вечный провинциализм. Когда Сирен с родителями только приехала сюда, у нее был приличный гардероб. В первый же год она выросла из большей части своей одежды. Оставшееся она латала и надставляла — из одной юбки выкраивала оборку для другой; ставшее слишком узким платье шло на лиф и пару карманов, из пригодных лоскутов от сорочки получались чепец и косынка и прочие необходимые вещи, но от постоянного ношения и стирки в реке почти вся оставшаяся одежда превратилась чуть ли не в лохмотья. Пьер и Жан иногда покупали ей несколько локтей материи, но по большей части это были грубые ткани — местный товар резких расцветок и с аляповатыми рисунками.

Сирен редко обращала особое внимание на то, во что одевалась, — лишь бы было чисто и достаточно скромно. Но в этот вечер она обнаружила, что в глубине души недовольна своим видом. Ей захотелось, хотя бы раз, увидеть себя в парадном платье с напудренными волосами и кринолином, в шелках и атласе, щедро украшенных кружевами и вышивкой, в наряде, обязательном при дворе и в доме губернатора. Рене, должно быть, привык видеть женщин в таких пышных нарядах. Хотя ей это было безразлично. Ее досада быстро развеивалась. Она и так была счастлива, ей не надо было следить, чтобы уберечь от грязи длинные юбки, или страдать от того, что тесный корсет не дает свободно дышать. А кринолины такие широкие, что женщинам приходилось боком протискиваться в двери и за обеденным столом занимать сразу два места! Как нелепо она выглядела бы в нем на борту лодки или когда взбиралась бы на корабль!

Тем не менее, она тщательно потрудилась над своей внешностью, когда прибыло ожидаемое приглашение от капитана корабля. Она расплела косу и расчесывала волосы, пока они не засияли мягким золотом, потом распустила их по спине, выпустив из-под чепца на лицо несколько прядей, как делали молодые женщины, демонстрируя свою готовность выйти замуж. У них же она позаимствовала и другой прием — ослабила шнурки на вырезе платья, открыв верхнюю часть гладких округлостей груди. Она говорила себе, что замысел не имеет ничего общего с модой или с представлениями Рене о женском туалете. Скорее это был еще один тонкий тактический прием в торговых операциях. Все, что могло бы отвлечь английского капитана, годится.

Когда они, наконец, подгребли к торговому судну, уже сгустились ранние сумерки конца января. Сирен первая поднималась по шаткому трапу. Она взобралась по нему легко и проворно, хотя была рада, что темнота скрывала ее, потому что дувший с берега ветер вздымал ее юбки до самой талии.