Зов сердца

Воспоминание об этом странном хрусте вернулось ней позднее и поразило ее. Рене был человеком аккуратным, гораздо аккуратнее других мужчин, по крайней мере, так она судила, сравнивая Рене со своим отцом и Бретонами. Он редко разбрасывал свои личные вещи, как попало, и если снятая одежда не нуждалась в заботах Марты, он всегда убирал ее. Марта стирала и гладила его белье, и, поскольку у него не было камердинера, следила за его обувью; она чистила его камзолы, разглаживала на них складки. У Сирен никогда не возникало необходимости рыться на полках в гардеробе. Если бы ее спросили, она бы ответила, что там нет ничего секретного, так как его рубашки, камзолы и брюки, его галстуки и шляпы были сложены аккуратными стопками, и, когда открывалась дверь гардероба, их было легко окинуть взглядом. Да. полки и не были особенно переполнены. Какими бы нарядами он ни щеголял во Франции, с собой Рене привез лишь скромный набор одежды дворянина: полдюжины камзолов, два десятка или чуть меньше брюк и не больше чем по три дюжины рубашек и галстуков.

Сирен подошла к гардеробу с опаской. Рыться в чужих вещах, учили ее в детстве, — это невоспитанность, это привычка прислуги. Поступок наперекор воспитанию вызывал сильный внутренний протест. Обстоятельства меняют дело, уверяла она себя. И все же не переставала чувствовать себя виноватой и оглядывалась, не идет ли Марта, пока рылась в гардеробе, поднимая рубашки Рене и отодвигая его галстуки. Когда снова послышался знакомый бумажный хруст, она почти рванула с полки камзол. Сирен засовывала руку в один карман за другим. Ничего. Должно быть, проглядела какой-нибудь карман, подумала она, и снова обыскала все. Они были пусты.

Она встряхнула камзол из переливчатого синего атласа. Хруст раздался снова. Она проследила, откуда он идет, и схватилась за полу камзола.

Бумага была зашита за подкладку. Сирен колебалась, сердце в груди стучало. Для путешественников было обычным делом зашивать свои ценности в подкладку одежды, особенно когда они решались отправиться в далекие страны опасными путями. Это могло быть разумной предосторожностью. Ее мать рассказывала ей о том, как она, молодая женщина, возвращаясь из Новой Франции во Францию, зашила несколько бриллиантов в подкладку старой меховой полости, а потом с ужасом обнаружила, что горничная использовала полость в качестве подстилки для ее маленькой декоративной собачки.

Однако Рене не производил впечатление человека, прибегающего к таким уловкам, чтобы защитить свое состояние. Было какое-то иное объяснение.

В этом холостяцком хозяйстве не водилось ничего похожего на корзинку со швейными принадлежностями. Сирен поискала что-нибудь, чем можно распороть шов, и наконец нашла нож для бумаг, которым обычно разрезали страницы книг. Сидя перед камином в спальне, она начала подпарывать подкладку камзола. Вскоре образовалась дыра, достаточная, чтобы в нее прошли три пальца. Сирен осторожно просунула их внутрь и дотронулась до маленького бумажного свертка, который прощупывался сквозь ткань. Она подцепила его и вытащила. Деньги. Это была тонкая пачка казначейских билетов. Новенькие, хрустящие, не очень крупные, но вместе составлявшие значительную сумму. Она вертела их так и сяк, изучая нанесенное на них изображение.

Различные виды бумажных денег — они стоили гораздо меньше, чем такое же количество золота, — были обычным платежным средством. Настоящее золото или серебро в действительности едва ли встречалось, а когда встречалось, то обычно попадало в чей-то чулок или тюфяк. Но бумажные деньги, как правило, были мятыми, грязными, пропитанными запахом пота. Хрустящие новенькие билеты были подозрительны, они слишком часто оказывались фальшивыми.

Именно так обстояло дело с теми, которые попадали Сирен в руки. За свою жизнь она повидала не слишком много денег, в последние годы она больше прибегала к натуральному обмену, а в прежние времена ее обеспечивали родители и бабушка с дедушкой. И все-таки те несколько никчемных бумажек, которые ей довелось видеть, произвели неизгладимое впечатление; денег было немного, они слишком много значили, чтобы человек дважды попадался на такую удочку. На этих билетах изображение было чересчур затейливым и в то же время не совсем четким, бумага очень тонкой. Они были фальшивыми. Она бы побилась в этом об заклад на собственную жизнь.

Она думала о Рене лучше. Несмотря на то, как он использовал ее, и на поступки, которые совершил, она никак не могла расстаться с мыслью, что в нем есть что-то сильное и прекрасное. Открытие, что это не так, явилось для нее таким разочарованием, что она ощутила физическую боль. Она отвела назад руку с банкнотами и поднесла ее к огню.

Затем медленно опустила руку на колени. Уничтожение этих бумажек не принесло бы никакого удовлетворения. Больше того, это было бы глупым поступком. Она держала в руках не просто фальшивые деньги, это был ее пропуск на свободу. Если и существовали какие-то сомнения в том, что ей удастся уйти от Рене без последствий, теперь их не осталось.