Зов сердец

— Мой бедный Турви! Никак не может привыкнуть к прелестям сельской жизни. Ему, бедняге, непонятно, как это можно пробираться ощупью к себе в комнату при свете одной-единственной свечи. Остается только надеяться, что он не бросит меня из-за всех этих кошмарных неудобств! Ни одному лакею до него не удавалось наводить такой блеск на мои сапоги!

— И таким невероятным образом завязывать тебе галстук! — с иронией фыркнул Тео.

— О нет, боже упаси! И как это тебе только пришло в голову?! Чтобы я подпустил лакея к моему галстуку?! Да никогда в жизни! Впрочем, Тео, твои слова не пропали впустую! Я тоже нахожу, что этот восточный стиль, который вызвал у тебя такое изумление, несколько вульгарен. Узел прямо под подбородком. Решено! Вот завтра ты увидишь, какой я сделаю трон любви!

— Отправляйся лучше в постель! Уже слишком поздно, чтобы валять дурака! — расхохотавшись, сказал Тео. — Спи спокойно!

— Даже не сомневайся! Я зеваю уже не меньше часа. Доброй ночи, кузен!

Эрл прошел к себе в спальню, где верный Турви ждал своего господина, глядя на почти потухший камин.

— Чертовски мерзкая ночь, — буркнул Жервез.

— Совершенно верно, милорд.

— Мой кузен, однако, считает, что мы не должны тешить себя пустой надеждой, будто после бури небо непременно прояснится и выглянет солнце.

— В самом деле, милорд?

— Но мне почему-то кажется, — продолжал эрл, вытаскивая драгоценную булавку из пресловутого восточного галстука и кидая ее на туалетный столик, — что если выйти наружу, то окажется, что там не так уж страшно, как представляется, когда сидишь за закрытыми дверьми и слушаешь завывания ветра.

— Если ваша милость не настаивает, я бы все-таки предпочел остаться здесь и не подвергать себя разгулу стихии.

— Мои сумасбродные желания отнюдь не простираются настолько далеко, — мрачно буркнул эрл.

Турви поклонился. Но лицу его было видно, что он отнюдь не считает себя побежденным и готов обсуждать эту тему и дальше. Но его хозяин недовольным жестом положил этому конец, дав попять, что желает раздеваться в молчании. Лакей подал ему ночной халат, и Жервез отпустил его, усевшись перед туалетным столиком, чтобы подпилить ногти. Турви между тем собрал разбросанные по всей комнате принадлежности туалета, пожелал хозяину доброй ночи и выскользнул в соседнюю комнату, откуда еще некоторое время доносились его шаги, звук открываемых и закрываемых ящиков и какой-то скрип.

Подправив ногти, эрл погасил горевшие на туалетном столике свечи, закрыл дверь и, обнаружив, что она то и дело со скрипом приотворяется, сунул в щель сложенный в несколько раз клочок бумаги, после чего взобрался на свою огромную кровать. Ее украшало нечто вроде балдахина внушительных размеров с тяжелыми, расшитыми золотом темно-алыми портьерами, которые плотно задергивались, отгораживая спящего от всего окружающего мира. Но Жервез, который во время военной кампании несколько раз лишь чудом избежал смерти благодаря тому, что спал на открытом месте, категорически запретил лакею задергивать их. Он со вздохом откинулся на подушки, придвинул поближе стоявшую у изголовья свечу и, немного поколебавшись, взялся за книгу. Ее прислала вдовствующая графиня, после того как он несколько необдуманно объявил, что она ранее ему не попадалась. Называлась книга «Самообладание», а поскольку, по словам графини, была просто очаровательна и весьма полезна именно для него, то эрл с тяжелым вздохом открыл ее, не ожидая найти в ней ничего особенного. Гром по-прежнему оглушительно грохотал над его головой, ветер свирепо стегал окна тугими струями дождя. Но этот оглушительный грохот, от которого, казалось, сотрясались стены, был так же бессилен помешать его глазам слипаться, как и высокоморальная книга миссис Бартон. Вскоре Жервез заметил, что буквы расплываются перед глазами, поэтому отшвырнул книгу в сторону, задул свечу и минут через десять уже спал сном младенца.

Внезапно он проснулся, как от толчка. Какой-то неизвестный звук, проникнув в его затуманенное сознание, вернул его к действительности. Комната была погружена во мрак, огонь в камине потух давным-давно, до слуха его не доносилось ничего, кроме монотонного стука капель, барабанивших в оконное стекло, и унылого завывания ветра, по-прежнему рвавшегося в комнату. Ему показалось, что к утру буря немного стихла. Не понимая, что его разбудило — то ли стук сорванной с крыши черепицы, то ли скрип приоткрывшейся двери в спальню, — Жервез тем не менее почему-то был совершенно уверен, что, кроме него, в комнате кто-то есть. Он быстро приподнялся на локте, вглядываясь в пропитанную едким запахом дыма темноту. Не было слышно ни единого звука, кроме заунывных стонов ветра за окном, но ощущение, что он не один, почему-то его не оставляло. Эрл не чувствовал страха, одну лишь злость, поэтому коротко спросил:

— Кто здесь?