Зов пустоты

Меньше чем за три часа они выделили из списка два имени. Двух заключенных, с которыми был близок Лоран Брак: они тоже исповедовали ислам и оказали на него сильное влияние. Оба уже отсидели свой срок.

– Я нашел первого, – без особой радости в голосе объявил Сеньон. – Четыре месяца назад он попал в серьезную аварию на мотоцикле, не может ходить, сейчас находится в реабилитационном центре в Нормандии. Вряд ли это тот, кто нам нужен.

Лудивина покачала головой.

– А второй?

– Вот адрес, – сказал Сеньон, повесив трубку, и показал им листочек с какими-то записями.

– Что на него есть?

– Ничего с тех пор, как он вышел десять месяцев назад. Не попадался на глаза органам правопорядка. Я позвонил в ФСРП[36] и в полицейский участок по его официальному адресу, но ни там, ни там мне ничего не сказали. Похоже, они вообще толком не знают, о ком идет речь.

– Безработный?

– Он встал на учет на бирже труда, как и положено после выхода из тюрьмы, но с тех пор о нем ничего не было слышно. Подал заявление в кассу взаимопомощи, чтобы получать пособие. И все.

– Пособие получает?

– Вероятно.

– Значит, он хотя бы жив.

– Живет по тому же адресу, что и до отсидки? – спросил Гильем.

– Нет, – ответил Сеньон. – Оставил в полиции адрес какой-то глухой дыры.

Гильем поморщился:

– Если его никто никогда не видел, как мы можем быть уверены в том, что это он раз в месяц получает пособие?

Лудивина вытащила свой пуленепробиваемый жилет.

– Давайте подышим воздухом, – предложила она.

– Засада вечером в пятницу? – скривился Сеньон. – Ты уверена?

– Не засада, мой дорогой, у нас на это нет времени. Скорее встреча. Вопрос в том, кто откроет нам дверь.

57

В болезненном свете грязных прожекторов, на спортивной площадке у самой дороги дети играли в футбол. Небольшой спальный район на другой стороне шоссе таращил глаза-фонари, словно следил за своими солдатами.

Конец дня, конец недели, конец всяких сил: прохожие тащились по домам, глядя себе под ноги, ссутулив плечи. Лишь изредка кто-то проявлял странные отклонения: шел бодрым шагом, улыбался.

Сеньон остановился на серой, мрачной улочке. Трое жандармов вылезли из машины и застегнули куртки, прикрывая свои пуленепробиваемые жилеты. Они почти час добирались по загруженным дорогам до городка Вильжюиф: уже стемнело, пробирающий до костей холод сковал землю, и она едва дышала, словно умирающий зверь.

Гильем сверился со своим айфоном и указал на перпендикулярную улочку:

– Вон там, в ста метрах.

Старые, покосившиеся домишки, неухоженные сады, уродливые гаражи, недавно построенная многоэтажка, словно случайно оказавшаяся в этих местах: район жил с перебоями, фонари стояли чересчур далеко друг от друга, во многих не горели лампочки, и целые участки улицы оставались во мраке. В сегодняшнем мире то, чего не видно, не существует – это правило действует с тех пор, как появились телевидение и интернет: быть на свету или вовсе не быть. Сид Аззела жил в современном небытии.

Гильем остановился перед хлипкой, приоткрытой калиткой, за которой виднелась дорожка, поросшая редкой травой. Дом с вывороченными ставнями, стоявший в глубине участка, словно отвернулся от квартала, застыдился его. Казалось, что эта хибара вот-вот развалится и рухнет.

– Он тут живет? Ты уверен? – спросила Лудивина.

– Он указал этот адрес.

В доме было так же темно, как и на улице.

Трое жандармов, вытянув раскрытые руки вдоль корпуса, осторожно двинулись по дорожке к дому – настороженные, готовые действовать.

Когда они подошли ближе, у них не осталось никаких сомнений в том, что дом заброшен. Облезший фасад украшали бесконечные граффити, сломанные жалюзи в окнах второго этажа едва держались на карнизах, разбитые окна открывали всем ветрам нутро когда-то вполне приличного особняка.

Лудивина бесшумно взошла по ступенькам крыльца и носком толкнула дверь, уже давно оставшуюся без замка. Она вытащила из кармана фонарик и осветила белым лучом растрескавшуюся напольную плитку, заплесневелые стены прихожей. Она вошла внутрь, сразу за ней шагали Сеньон и Гильем, державший в руке второй фонарик.

– Никого, – едва слышно выдохнул Сеньон.

Лудивина не ответила и прошла дальше. В доме отчетливо пахло сыростью, но было и еще кое-что…

«Сильный, довольно приятный запах… пахнет едой!»

Она постучала пальцем себе по носу, указывая коллегам на то, что заметила. Здесь кто-то жил – или, по крайней мере, недавно сюда заходил.

Справа – две комнаты, заваленные хламом и строительным мусором. В свете фонарей блеснули пластмассовые шприцы. Среди алюминиевых банок и бутылок то тут, то там виднелись кучи изорванной, заношенной до дыр одежды. Высилась стопка листов картона, явно служившая кому-то матрасом. Неподалеку валялись использованные презервативы – змеи порока, свидетели того, как красота обернулась уродством.

Никого.

Лудивина вернулась в прихожую, откуда вверх вела покосившаяся лестница; еще одна лестница, за хлипкой боковой дверцей, шла вниз, в подвал.