Зов прерий

Понимая всю бесполезность попыток устроиться на работу, я все же решил попытать счастья там, где, как мне представлялось, был хотя бы проблеск надежды. Узнав, что одной нефтяной компании требуется агент по рекламе, я рискнул пойти туда, надеясь, что для этой должности не обязательно быть недавним выпускником университета. Однако, подойдя к величественному каменному зданию компании, я почему-то оробел и не сразу решился войти через парадный вход. Туда вела монументальная каменная лестница, вызывавшая в памяти ассоциацию со ступенчатыми усыпальницами древнеегипетских фараонов. Само здание создавало странное впечатление важничающего господина, и мне казалось, что стоит подняться хотя бы на одну ступеньку, как ноги сведет судорога. В первый момент я хотел даже обойти здание, чтобы отыскать более скромный вход, потом все же чувство собственного достоинства взяло верх, и я стал медленно подниматься по каменным ступеням. Я вошел внутрь, но не успел сделать и нескольких шагов, как меня остановил швейцар. Я смущенно достал из кармана визитную карточку высокопоставленного чиновника и сказал, что хотел бы встретиться с президентом компании.

– Прошу подождать здесь, – нелюбезно бросил швейцар и принялся толстыми, неловкими пальцами крутить диск внутреннего телефона. Вскоре в холл торопливо спустился пухленький человечек, должно быть секретарь, и виновато произнес:

– Нижайше прошу прощения за то, что заставили вас ждать.

Улыбаясь, от чего на щеке у него появилась ямочка, и безостановочно крутя верхнюю пуговицу пиджака, он повел меня через огромный холл по скользкому мраморному полу. Мы вошли в лифт, поднялись на несколько этажей и, пройдя по нескончаемым узким коридорам, очутились наконец в комнате с единственным столом и несколькими креслами. Он попросил меня немного подождать, а сам уселся за стол.

Кроме меня, в комнате сидело еще несколько посетителей. И по возрасту, и по внешнему облику они были совершенно непохожими Друг на друга, и я никак не мог догадаться, что могло их свести здесь, в этой комнате. Их роднило одно – выражение бесконечного терпения на лицах. Никто не заговаривал с соседом, не читал. Каждый молча ждал в напряженной позе, глядя прямо перед собой. Я просидел более часа, но так и не понял, ради чего они здесь собрались. Наверное, эти люди упорно молчат потому, что у каждого своя важная тайна и он боится ее выдать, подумал я… Дверь, ведущая в кабинет к президенту, открылась, и из нее вышел загорелый мужчина лет пятидесяти. Через руку у него было перекинуто пальто с меховым воротником. Он поклонился секретарю и вышел из комнаты. Секретарь назвал мою фамилию. Я подошел к его столу и, подражая только что вышедшему посетителю, поклонился. Секретарь смущенно улыбнулся.

– Погодите минутку, я обязан доложить о вас господину президенту, – сказал он, по-прежнему крутя верхнюю пуговицу на пиджаке. Потом, уже взявшись за дверную ручку, он обернулся и спросил:

– Прошу прощения, вы по какому делу к господину президенту?

Я замялся, потом, с трудом ворочая языком, громко ответил:

– По поводу вакансии на место агента по рекламе.

– Значит, вы и есть тот человек, которого приняли на работу?

– Нет, я как раз хочу просить господина президента зачислить меня на эту должность и… – Не успел я договорить, как секретарь оборвал меня и тонким голосом, словно тенор, берущий высокую ноту, закричал:

– Весьма сожалею! Конкурсные экзамены в отделе рекламы закончились еще вчера. Неужели вам это неизвестно?

Я озадаченно уставился на секретаря. Тот, видя мою растерянность, сказал уже более мягким тоном:

– Извините, что так долго заставил вас ждать понапрасну. Господин президент сейчас крайне занят и не сможет вас принять… Произошло недоразумение – швейцар принял вас за корреспондента из газеты.

Вся эта история меня нисколько не расстроила, скорее развеселила. Выйдя на улицу, я зашагал, подгоняемый ветром, прочь от этого здания и только бормотал себе под нос: «Вот что выходит, когда следуешь пословице «Под лежачий камень вода не течет». Стоило мне чуть-чуть замедлить шаг, как перед глазами всплывала физиономия секретаря и охватывало чувство невыразимого стыда.