Зов Полярной звезды

— Я именую себя бывшим по той причине, что гарнизона крепости Осовец давным-давно не существует, — пояснил он как можно мягче. — Или вы не осведомлены об этом?

— Не осведомлен. — Пятно качнулось. — А как же война… закончилась?

— Какой, по-вашему, сейчас год?

— Тысяча девятьсот двадцать третий, — без запинки ответил тот, кто назвался рядовым Арсеньевым.

— А когда, позвольте спросить, вы заступили на пост?

— Восемнадцатого августа тысяча девятьсот пятнадцатого.

— Вы хотите сказать, что пробыли в подземелье восемь лет?! Как в такое поверить, милейший?..

И все-таки приходилось верить. После подрыва складов подполковник лично проверил качество работы минеров и убедился, что входы замурованы наглухо. Не осталось ни единой лазейки, за исключением вентиляционных трубок, столь миниатюрных, что в них застряла бы и мышь. У часового, если его и впрямь забыли на складе, не имелось никаких возможностей покинуть свое узилище. Но как он сумел прожить здесь эти восемь лет?

— Вот что, — решил подполковник после непродолжительного молчания, — выйдемте-ка наружу. Вам нет смысла стоять здесь, война закончилась.

Пятно в конце коридора вновь зашевелилось, приблизилось. Дитмар смог различить очертания высокого, под два метра, человека в пехотной шинели, с винтовкой наперевес. И еще подполковнику почудилось, что на голову этого человека накинут черный балахон. По телу поползли мурашки, рассказы о призраках уже не казались такими нелепыми.

— Я не могу покинуть пост, — промолвила химера. — Меня может снять с него только мой непосредственный командир.

— А кто ваш командир?

— Капитан Свечников.

— Я имею сведения, что Михаил Степанович ныне проживает в Москве, служит при штабе РККА. Трудновато вам будет получить от него разрешение.

— Р…К… КА? — по слогам выговорило озадаченное видение и опустило винтовку. — Что это такое?

Набравшись терпения, подполковник прочел выходцу из прошлого краткую лекцию, в которой разъяснил, что уж и прежней России в помине нет, и земли под Осовцом отошли независимой Польше, и командиров-начальников погибшей крепости разнесло по свету. Рядовой Арсеньев стоял как громом пораженный.

— Кому же я теперь служу? — спросил он потерянно.

— Да выходит, что никому. Как и я… Меня-то вы хоть помните? Наверняка встречали при штабе.

Часовой сокрушенно помотал закутанной в балахон головой.

— Не помню, ваше высокоблагородие. Когда взорвали вход, я получил контузию… многое выпало из памяти.

— Ясно. Лучше бы про «высокоблагородие» забыли. Времена переменились, теперь за титулование и побить могут…

Дитмару все же удалось уговорить эту престранную личность покинуть подземелье. Рядовой Арсеньев вслед за подполковником вылез из своей темницы и в лучах заходящего солнца предстал пред очами изумленных поляков. На свету сделалось очевидным, что никакого балахона у него на голове нет — это отросшие за восемь лет черные как смоль волосы падали ниже пояса, закрывая половину фигуры, и не позволяли понять, стар часовой или молод.

Поляки от удивления зацокали языками, придвинулись ближе, но не вплотную. Явившийся из-под земли пугал их, понятное без перевода слово «дьявельство» прошелестело по рядам. Капрал Коварский тихо вытянул из кобуры револьвер. Косматый воин насторожился, как пес, почуявший дичь.

— Здесь не меньше дюжины человек, — сказал он громко. — Без винтовок, но с лопатами. — Он повернулся к капралу. — Оружие только у вас. Уберите его, я не люблю, когда в меня целят.

— Вы видите сквозь эту завесу? — поразился Дитмар и указал на копну волос.

— Нет. Она слишком густая, да и глаза у меня зажмурены. На складе был запас свечей, но он кончился четыре года назад, так что я отвык от освещения, боюсь ослепнуть.

— Как же вы определили, кто и что перед вами?

— На слух. Когда годами живешь в полной темноте, волей-неволей научишься слышать лучше, чем это делают обычные люди. Мне кажется, я теперь могу обходиться совсем без зрения. Угадываю очертания предметов и движения по звуку — как летучие мыши, знаете?

Дитмар отважился прикоснуться к лохмам собеседника. Они оказались пышными, ничуть не засаленными и пахли мылом. Сапоги рядового Арсеньева выглядели тщательно вычищенными, а шинель была свежа, словно он только сегодня утром заступил в караул. В таком же образцовом состоянии оказалась и трехлинейка, которую он сжимал в руке: ее ствол поблескивал, умащенный смазкой, а на замке и прочих металлических частях — ни пятнышка ржавчины.

— В консервах много масла, — тотчас отреагировал Арсеньев. — Я питался ими каждый день, а маслом смазывал винтовку. Не пропадать же добру. Грязь я терпеть не могу. По стенам коридора течет вода, она и для питья годится, а за неделю мне удавалось набрать лишних ведра три. Как р-раз на помывку. Что до обмундирования, то его хватило бы на целую р-роту.

— Чи зосталось там шось? — встрял в диалог Коварский. Оторопь, вызванная явлением забытого часового, прошла, и капрала волновала судьба хранившегося на складе имущества.

— Зосталось, — удостоверил из-под гривы Арсеньев. — Не такой уж я прожорливый.