Пересчитав лошадей и убедившись, что все целы, он небрежно отер обильно текущую кровь и принялся осматривать веревку. Одна из лошадей все-таки сумела освободиться, но жалась к остальным, испуганно вздрагивая при каждом раскате грома. Привязать ее и отвести табун выше по склону было делом нескольких минут, но вслед за этим Стоуном овладел приступ слабости..
— Я видел неподалеку пещеру, — пробормотал он, опускаясь на размокшую землю и делая вялый жест вверх. — Надо переждать грозу. Проклятие, мне здорово досталось! В глазах двоится.
— Я помогу!
С огромным трудом им удалось добраться до пещеры. Стоун в изнеможении вытянулся на полу. Каждый удар сердца оглушительно и болезненно отдавался в ране. Однако даже, в этом состоянии он не удержался от улыбки, взглянув на Тэру. Девушка выглядела не лучше огородного пугала: растрепанные волосы забрызганы грязью, лицо покрыто разводами глины, с одежды течет вода.
И все же они справились с переправой, не потеряв ни одной лошади. Стоун отполз к стене и уселся, следя за тем, как Тэра отрывает от нижней юбки полосу ткани для повязки. Когда она принялась за врачевание, он не удержался от вздоха удовлетворения.
— Знаешь что? — негромко спросил Стоун, закрывая глаза и всем телом прислушиваясь к осторожным прикосновениям. — Идея совместной поездки осенила меня в добрый час. Ты мне здорово помогла, Тэра, а теперь еще и лечишь меня.
— Значит, мы квиты, — рассеянно откликнулась та, промокая все еще сочившуюся кровь. — Помнишь, ты лечил меня от змеиного укуса?
— Дьявольщина, что за боль! — прошептал Прескотт, едва шевеля губами.
Казалось, ливень уже истощил свои силы, но внезапно снова усилился, сопровождаемый порывистым ветром. В неглубокую пещеру засеялась холодная водяная пыль, и Стоун привлек Тэру к себе, чтобы оба могли хоть немного согреться. Девушка смутилась и поспешила завести разговор:
— Ты говорил, что Кармель была невестой Вернона и что они должны были обвенчаться после ее приезда на ранчо. Так?
Казалось, Стоун не намерен отвечать. Он лежал молча, щурясь на потоки дождя. Ветер комкал и путал их, как толстую бесцветную пряжу, щедро орошал устье пещеры, заставляя отваливаться размокшие куски глины.
— Я знаю, какое прозвище первым приходит на ум, когда речь идет о внебрачном ребенке. Ублюдок. Наверное, тебе нетрудно понять, почему я так ношусь с идеей мести Меррику. Мое незаконное происхождение — его вина. Отец и мать слишком любили друг друга, чтобы чинно и благопристойно дожидаться законного брака, тем более что тот был делом решенным. Недаром говорят, что судьба играет человеком, вот и с моими родителями она сыграла злую шутку: им так и не пришлось дать обет у алтаря. Судьбе я не могу отомстить за то, что матери выпала унизительная участь растить безотцовщину, зато я могу разделаться с тем, кто был орудием в руках судьбы. Два года назад, когда мать лежала на смертном одре, я дал клятву восстановить справедливость.
Наступило молчание, и Тэра не сразу решилась его нарушить. Она смотрела вдаль, наморщив испачканный лоб, и живо представляла себе нарисованную Стоуном картину. Вот, значит, почему он избегал Джулии — она его двоюродная сестра!
— Откуда же взялось имя Прескотт? Почему не Рассел вырвалось у нее.
— Я назвался так, как пришло в голову, чтобы наняться к Меррику. Мать дала мне свое девическое имя, а на имя Рассел у меня нет законных прав, — мрачно ответил Стоун и усмехнулся, видя, что вопросы так и рвутся с языка его прекрасной собеседницы. — Куда важнее для нее было взрастить во мне любовь к отцу, которого я никогда не видел, и ненависть к его убийце. До самой смерти матери мы жили в Пало-Тинто, на ранчо моего дедушки. Он тебе знаком. Его звали дон Мигель Чавес, и когда история с Мерриком закончится, я снова стану Чавесом и буду носить это имя с гордостью, в память дедушки.
— Значит, смысл твоей жизни состоит в том, чтобы отомстить Меррику… Почему же ты не обвинил его в лицо?