Зов Ктулху

– Это было… Это было большей частью то, что не принадлежит нашему миру. Оно живет, действует и формируется по другим законам, нежели предписывает наша Природа. Незачем нам вызывать эти силы извне, но дурные люди и дурные секты никак не могут остановиться. Сам Уилбер Уэйтли тоже был таким отчасти… но вполне достаточно, чтобы стать дьяволом и скороспелым чудовищем и уйти, представляя собой ужасное зрелище. Я сожгу его проклятый дневник, а вы поступите дальновидно, если взорвете динамитом здешний алтарный камень и разобьете каменные колонны на других горах. Они привлекают к себе существа, которых так любили Уэйтли… те самые существа, что в любой момент могут уничтожить человечество и утащить Землю в какое-нибудь неизвестное место для неизвестных целей.

Что же до того, – продолжал Армитейдж, – которого мы только что отослали обратно… Уэйтли вырастили его для самого страшного. Оно быстро росло по той же причине, по которой быстро рос Уилбер… но оно превзошло его, потому что в нем было больше неземного. Не надо спрашивать, как Уилбер вызвал его извне. Он его не вызывал. Это был его брат-близнец, но только он больше походил на своего отца.

Цвет из иных миров

К западу от Аркхема много высоких холмов и долин с густыми лесами, где никогда не гулял топор. В узких темных лощинах на крутых склонах чудом удерживаются деревья, а в ручьях даже в летнюю пору не играют солнечные лучи. На более пологих склонах стоят старые фермы с приземистыми каменными и заросшими мхом постройками, хранящие вековечные тайны Новой Англии. Теперь дома опустели, широкие трубы растрескались и покосившиеся стены едва удерживают островерхие крыши.

Старожилы перебрались в другие края, а чужакам здесь не по душе. Никто не прижился на фермах, ни франкоканадцы, ни итальянцы, ни поляки. Как ни старались, ничего у них не получилось. У всех с первых же дней пробуждалась фантазия, и, хотя жизнь текла своим чередом, воображение лишало покоя и навевало тревожные сны. Потому чужаки и спешили уехать, а ведь старый Эмми Пирс не рассказывал им ничего из того, что он помнит о старых временах. С годами Эмми стал совсем чудным, вроде как не в своем уме. Он единственный, кто знает всю правду о прошлом и не боится расспросов, но ему не позавидуешь. Ведь не боится он потому, что его дом стоит на отшибе рядом с полем и проезжими дорогами.

Когда-то по холмам и долинам вилась тропка, которая вела прямо к Окаянной пустоши, но по ней давно перестали ходить, так как здесь проложили другую дорогу, обогнувшую ее с юга. Следы прежней виднеются, несмотря на наступающий лес, и она сохранится, даже когда большая часть низин уйдет под новое водохранилище. Почерневшие деревья вырубят, и проклятая пустошь погрузится в воду. Тайны тех странных дней останутся неразгаданными, вроде тайн старого океана или происхождения Земли.

Когда я отправился по холмам и долинам наметить место для будущего водохранилища, меня предупредили, что это проклятый край. Я услыхал о пустоши в Аркхеме, а поскольку этот старинный городок весь пропитан легендами о ведьмах, то я подумал: видно, речь идет о чем-то таком, о чем бабушки шепчут своим внукам. Да и само выражение «Окаянная пустошь» показалось мне неожиданным и каким-то театральным. Любопытно, как оно попало в предания благочестивых пуритан, подумал я тогда, но, увидев темную чересполосицу долин и склонов, перестал удивляться чему-либо, кроме древних тайн самого края. Я оказался в пустоши утром, но ее застилала густая тень. Деревья росли слишком близко друг к другу, и у них были слишком толстые стволы для здорового леса Новой Англии. Слишком тихо было под их кронами, а земля после долгих лет запустения размякла, опрела и покрылась мхом.

На открытых местах вдоль старой дороги притулились заброшенные фермы. На одних уцелели и дома, и все пристройки, на других – дом и один-два сарая, а иногда в глаза бросались лишь труба или погреб. Там царствовали сорняки и вереск, и в них чудилось что-то неуловимо дикое. Во всем ощущалось беспокойство и вместе с тем уныние, присутствие чего-то нереального, словно неведомая сила исказила перспективу или светотень. Неудивительно, что тут никто не задерживался, в таких местах нельзя жить. Местность напоминала пейзажи Сальватора Розы или гравюру, иллюстрирующую готический роман.