Зов Ктулху

Дыхание животного становилось все слабее, и мой спутник уже поднял было револьвер, чтобы избавить его от лишних страданий, когда оно вдруг испустило слабый звук, заставивший гида выпустить оружие из рук. Я не могу в точности описать этот звук — знаю только, что его не мог издать ни один представитель животного мира. Возможно, что присущее ему необычное качество объясняется продолжительным периодом существования в условиях абсолютной, ничем не прерываемой тишины, а также внезапным появлением света, которого несчастное существо не видело с того времени, как заблудилось в пещере. Так или иначе, звук этот, более всего похожий на басовитое бормотание, продолжал раздаваться у наших ног. Внезапно по телу животного пробежала сильнейшая судорога, конечности напряглись, пальцы сжались в конвульсиях. Содрогнувшись всем телом, белая обезьяна одним рывком перекатилась на спину, обратив к нам лицо. Несколько мгновений я стоял как вкопанный. Я был настолько поражен видом глаз существа, что не помышлял ни о чем происходившем вокруг меня. Глаза были черными — глубокими и беспросветно-черными. Они, как угли, выделялись на фоне его белоснежных волос и светлой кожи. Как и у прочих обитателей подземных полостей, они глубоко запали в глазницы и казались лишенными зрачков. Нагнувшись поближе, я обнаружил, что лицо существа было более плоским и имело более густой и длинный волосяной покров, чем у большинства обезьян. При этом его нос был гораздо крупнее обезьяньего.

В то время как мы с ужасом взирали на представшее нашему взору отвратительное зрелище, толстые губы чудовища раскрылись и до нашего слуха донеслось несколько звуков иного качества. Затем существо умолкло навсегда.

Дрожавший с головы до пят гид принялся яростно трясти меня за рукав куртки. Фонарь у него в руке ходил ходуном, отчего на сомкнувшихся вокруг нас каменных стенах плясали самые невероятные тени.

Я не отвечал на его отчаянный призыв, но продолжал неподвижно стоять посреди туннеля, уставившись на тело у меня под ногами.

Затем обуревавший меня ужас сменился удивлением, гневом, состраданием и сознанием вины. Ибо последние звуки, исторгнутые распростертой на известняковом полу фигурой, открыли нам ужасную истину: убитое мною существо, загадочный зверь, обитавший в темных подземных безднах, был — по крайней мере, когда-то в прошлом — ЧЕЛОВЕКОМ!!!

Алхимик [148] (перевод В. Дорогокупли)

На вершине холма, крутые склоны которого поросли травой, а у подножья сплетает узловатые ветви первозданный лес, стоит древний замок моих предков. Из века в век его зубчатые стены и башни свысока взирают на дикую и суровую местность вокруг холма. Столетиями замок служил пристанищем для горделивого рода, древностью своей превосходящего даже замшелую кладку в основании крепостных стен. Эти стены и башни, выдержавшие немало яростных штурмов, а теперь медленно разрушающиеся под натиском неумолимого времени, в стародавнюю феодальную эпоху славились как одна из самых мощных и неприступных крепостей во всей Франции. Немало воинственных баронов, графов и даже королей обломали зубы об эту твердыню, и ни разу ее просторные залы не слышали тяжкой поступи торжествующего завоевателя.

Однако с тех славных пор очень многое изменилось. Бедность — чтоб не сказать нищета — вкупе с гордостью, не позволявшей потомкам древнего рода унижаться до меркантильных расчетов, привели к тому, что их владения, в прошлом великолепные, постепенно приобрели жалкий вид. Осыпающиеся стены, запущенный парк, грязная яма на месте крепостного рва, щербатая брусчатка двориков и покосившиеся башни вкупе с просевшими полами, источенной червями панельной обшивкой и поблекшими гобеленами во внутренних помещениях свидетельствовали о безвозвратно ушедшем величии. С годами одна за другой приходили в негодность мощные угловые башни, пока в более-менее жилом состоянии не осталась лишь четвертая и последняя из них, приютившая немногочисленных потомков некогда богатых и могущественных властителей.