Зов крови

Купец поступил сейчас, как истинный благородный человек, выдав преступников в соответствии с любыми законами – римскими или готскими.

– Пытать? – рассеянно переспросил Радомир. – Ах, ну да, ну да, конечно. Поговорить с ними надо. Вот что! – обернувшись, он подозвал воинов. – Линь, Горшеня. Отнег! Ведите обоих в шатер, да зажгите там светильники и жаровню.

– Все уже сделано, княже, – подбежав, поклонился Отнег. – И светильники заправлены жиром, и угли в жаровне горячи. Осталось лишь привести татей.

– Ведите же, сказал.

– Мы свяжем их покрепче, князь!

Немного поговорив с купцом, князь вошел в шатер и развалился на толстой кошме, близ жаровни. Рядом, сбросив плащ, уселась Хильда, а чуть левее – заглянувшая в гости Саргана, уже собравшая свои волосы в привычный пучок.

Зеленоватое пламя светильников прыгало на застывших лицах задержанных воинами парней. Один – постарше, с длинными локонами, сглотнул вставший в горле ком, второй – лохматый, младший, выглядел гораздо спокойнее. Просто тупо уставился, не поймешь куда, большими широко распахнутыми глазами.

Со старшего князь и начал. Чуть приподнялся на локте, прищурился и негромко спросил:

– За что ты убил Очену? Парень угрюмо молчал.

– Зачем вы забрались в шатер? – с нетерпением включилась в допрос Хильда. – Вам нужен был венец?

 В ответ – все то же молчание. Зато заговорила Саргана:

– Я знаю обоих. Один – вон тот, – она кивнула на старшего, – и выкрал для меня венец. Ну, ты, князь, помнишь. Выкрал ради младшего – я дала им зелье.

– А-а-а! – Рад присмотрелся к лохматому. – То-то я и смотрю – тоже старый знакомец. Ты куда дел финку, чудо? Что молчишь? Братцу, небось, отдал, а тот ею – Очену. Эй, гнус! Не жалко было девку-то резать? Красивая ведь была, разноглазая, славная… Саргана, – князь повернул голову. – Говоришь, раньше они уже крали венец? Значит, без всяких сомнений, явились за ним еще раз. Зачем он им – догадаться несложно. На болоте эти парни не ужились – верно, тоже украли чего-нибудь – вот и решили податься в какой-нибудь большой и богатый город. А где такие города? Правильно – на закат солнца, в ромейских землях, ну, или в бывших ромейских. Константинополь, Карнутум, Медиолан. Беженцев там сейчас везде много – свободно можно просочиться, закрепиться да жить: только с венцом, без него-то – никак! Продать, забогатеть, домишком разжиться и, так сказать – «просто жить» – гнусно, убого и подло. Ради лишь своего живота, вернее – своей задницы. Что смотрите, тварюшки мелкие? Так ведь дело задумали?

– Не так! – неожиданно отозвался старший. – Не для того нам венец нужен, не хотим мы ни в какой город – здесь где-нибудь поселились бы, а венец – отдали б вождю или старосте, лишь бы только в род свой взял. Не меня, так, хотя бы брата. На болоте жить – от лихоманки-смерти сгибнуть, – убежденно закончил юноша. – А Очену-деву я Сварожичам обещал – за брата, коли не помрет, выздоровеет. Выздоровел – и я свое обещание исполнил. Очена-дева – теперь наша заступница пред Сварожичами-богами!

– Вот как? – Рад покривил губы. – У вас полотнище рваное нашли от пилы. Нас хотели зарезать?

– И вас… – пленник с вызовом сверкнул очами. – Но сначала – кровь свою отдать Очене. Чтоб благоволила, чтоб помогла пресветлая Очена-дева.

– Ишь ты, покровительницу нашли… – нехорошо прищурился князь. – Сначала убили, потом заступы просят, сволочи.

– Что в этом такого? – задержанный повысил голос, в котором уже слышались явные оттенки гнева. – Я ее, как следует, к богам отправил, с почтением и благостью. И никто нас не может судить! Только сама Очена-дева – самая красивая, самая славная, самая…

В серых глазах парня неожиданно появились слезы. Прочертив на щеках мокрые борозды, они упали на грудь, сверкнув в зеленоватом огне светильников тусклыми маленькими изумрудами.

– Помоги нам, пресветлая Очена-дева, брату моему, Гостоюшке, помоги, упаси от лютой злой смерти… Я ж за него все приму, любые муки… И с тобой скоро буду, лада моя милая, вот ведь счастье-то… скоро уже, совсем скоро.

– Что он там шепчет? – прислушался Рад. – Заступницу свою молит? Ну, уважаемые женщины, что с ними делать будем? Купец ведь свое имущество головами выдал.

– Казнить, – Саргана дернула головой без всяких раздумий. – Предать смерти. Особо не мучить – в проруби утопить, и дело с концом.

– Согласна, – тотчас же кивнул Хильда.

М-да-а, девушки… человеческая жизнь в эти времена стоила куда меньше медной ромейской монетки размером с ноготь.

– Утопить, говорите?

Молодой человек задумался. Да, он давно уже научился обходиться без лишнего гуманизма – иначе здесь просто не выжил бы, и, не задумываясь, проливал кровь. Этих юных сволочей, конечно, стоило бы казнить, не обязательно – в прорубь, можно и помягче, скажем, кинжалом в сердце… Можно.