Зов издалека

— Почему? — Она наконец повернулась к Винтеру, но глаза по-прежнему были неразличимы. — А о чем нам говорить? Нам не о чем говорить. А когда не о чем говорить, лучше и не встречаться.

— И вы даже не звоните друг другу? Например, поздравить с праздником…

— Никогда. Я вообще больше не хочу его видеть.

Голос у нее был совершенно ровный, поэтому смысл сказанных слов казался еще страшнее. Ни обиды, ни горечи, вообще никакого чувства.

— Что… что произошло?

— Какой смысл рассказывать? Все равно это не имеет никакого отношения к делу, по которому вы приехали. — Она опять повернулась в сторону. Профиль четко выделялся на фоне окна. — И вообще, зачем вы здесь, комиссар?

— Я кое-что сообщил по телефону… — Он начал рассказывать более подробно и вдруг почувствовал, насколько шатка его версия.

— Мне нечего сказать. Я о нем ничего не знаю.

— Когда вы виделись в последний раз?

Она замолчала, но Винтер далеко не был уверен, что она обдумывает ответ, поэтому повторил еще раз:

— Когда вы виделись в последний раз?

— Не знаю.

— Десять лет назад? Больше? Меньше?

— Не знаю.

— А как давно вы… больны?

— Я не больна. Я сижу в кресле-каталке, не могу пошевелить рукой, но я не больна. Они же забирают у меня помощницу, значит, больной я не считаюсь.

Винтер быстро оглянулся. Женщина в фартуке не успела отвернуться, и он понял, что она подслушивает их разговор. «Любопытство, — подумал он. — Я бы тоже подслушивал».

— Он сидел в тюрьме, — сказала Грета Бремер. — Но вы это уже знаете.

Винтер кивнул.

— У вас, конечно, в архиве все про всех есть.

— Простите?

— Я говорю, вам же все про всех известно. Что люди делают, что они делали… все про всех.

— Я не совсем вас понимаю, мадам Бремер.

— Мадемуазель, если вы уж хотите по-французски. Фрекен.

— Можете ли вы… Я не совсем пони…

— А вот я и спрашиваю — зачем вы являетесь с расспросами, когда вы и так все знаете? У вас же все теперь в компьютерах. Или у вас нет архива?

— Архив у нас есть, — не стал отрицать Винтер. Разговор принимал все более странный характер.

Она либо не хочет говорить… либо ей и в самом деле нечего сказать.

— Я не видела его много лет, и благодарю Бога за это.

Она произнесла эту фразу таким же ровным тоном, не пошевелившись.

— А вы бывали у него дома?

— Да. Очень давно. Много лет назад.

— Когда?

— Какой смысл спрашивать? Посмотрите в архиве.

Вот и опять мы в архиве. Винтер сделал вид, будто записывает что-то в блокноте, и исподтишка покосился в прихожую. Женщины в фартуке не было.

— Как давно он там живет?

— А вы сами не знаете?

— Я спрашиваю вас.

— Меня нечего спрашивать.

Винтер встал, подошел поближе и положил руки на спинку кресла-каталки.

— Это последняя модель? — поинтересовался он.

— А какая вам разница?

— Я заметил, что вы довольно легко с ним управляетесь.

— Еще легче, когда это делает кто-то другой. Попробуйте сами и убедитесь. Не так-то просто сдвинуть с места этот рыдван.

Винтер встал за спинкой кресла, и она отпустила тормоз. Ее нечесаные волосы волной лежали на подложенной под спину тонкой широкой подушке.

— Попробуйте, попробуйте…

Он откатил коляску немного назад, потом вперед.

— Туговато?

— Да… довольно тяжело.

— Думаю, вам пора.

Выходя из гостиной, он бросил взгляд в кухню — женщина в фартуке стояла к нему спиной, склонившись над мойкой.

Не успел Винтер выйти из подъезда, в кармане у него зажужжал мобильный. Он посмотрел на дисплей — номер неизвестен, но он и так знал, кто это.

— Со вчерашнего никаких изменений.

— Какой диагноз?

— По крайней мере подозрения на инфаркт отпали. Слава Богу.

— Слава Богу.

— Говорят, какое-то воспаление. Хотят оставить его для наблюдения.

— Врачи знают, что делают.

— Иногда начинаешь сомневаться…

— Вы же сами захотели туда уехать…

— Давай не будем об этом говорить. Важно, чтобы папа поправился.

— Да, конечно…

— Вечером позвоню, когда придут результаты анализов. Я говорила с Лоттой. Очень рада, что вы стали чаще встречаться.

— Я тоже.

— Но… вы приедете, если потребуется?

— Я же обещал.

— Может, все обойдется…

— Надеюсь.

Он зашел к Рингмару. Тот жестом пригласил его присесть — говорил с кем-то по телефону.

— Единственное, что мы знаем точно — они и в самом деле брат и сестра, — сказал Рингмар, положив трубку. — Все бумаги подтверждают. Ей шестьдесят шесть лет. Возраст отчасти снимает подозрения.

— Образцовая братско-сестринская любовь.

— Что? А, да… Судьбы складываются по-разному. Могу себе представить, что у вас был за разговор.

— Она неадекватна. — Винтер положил на стол копию записки, найденной в кармашке детского платьица в подвале у Хелены. — Но я по другому поводу. Значит, если я все понял правильно, это платье было на Хелене, когда ее подбросили в Сальгренска?

— Да. У них там строгий порядок — все ее вещи собрали в пакет… Вещей-то было — майка, штанишки и платьице.

— И она хранила это платье всю жизнь…

— Этого мы не знаем. Нам даже неизвестно, сама ли Хелена положила эту записку в карман. Может, она про нее ничего не знала.

— Но в полицейских протоколах об этой записке ни слова… Она же была у нас.

— Придется с этим жить, — вздохнул Рингмар.