— Дорогой, к нам на ленч пришёл доктор Хантер, — сказала жена. — Как мило с его стороны, правда? Вы сможете поговорить, вспомнить старые времена.
Уэйнрайт, осознав наконец моё присутствие, тяжело повернул свою крупную голову. Губы задвигались, словно он хотел что-то сказать, но секунду спустя профессор повернул голову обратно и снова уставился на море.
— Доктор Хантер, хотите чаю? — спросила миссис Уэйнрайт. — Ленч будет минут через двадцать.
Я продолжал улыбаться, чувствуя себя идиотом.
— Чай? Замечательно. Может, вам нужна моя помощь?
— Спасибо, вы очень добры. — Она погладила руку мужа. — Леонард, мы скоро вернёмся.
Ответа не последовало. Бросив взгляд на профессора в кресле, я двинулся за ней в коридор.
— Извините, — проговорила миссис Уэйнрайт, закрывая дверь, — мне надо было вас предупредить. Я почему-то думала, что вы знаете о состоянии Леонарда.
— К сожалению, нет, — признался я. — Что у него? Альцгеймер?
— Да. У Леонарда болезнь развивалась очень быстро. Всё произошло в последние два года.
— Очень жаль.
— Что тут поделаешь, раз такое случилось. — Она произнесла это простым, будничным тоном. — Я решила, что он как-то оживится, если увидит знакомое лицо. Наши дочери живут далеко, и вообще гости у нас появляются очень редко. Обычно Леонард себя лучше чувствует в первой половине дня. Вот почему я предложила вам прийти на ленч. А к концу дня у него наступает вечерняя спутанность сознания. Вам знаком этот психиатрический термин?
Я кивнул. В моей практике попадались пациенты со старческим слабоумием, которые к вечеру становились странно возбуждёнными. Причину этого учёные до сих пор не выяснили.
Но тянуть больше было нельзя.
— Миссис Уэйнрайт…
— Пожалуйста, зовите меня Джин.
Я глубоко вздохнул.
— Джин, понимаете, мы с вашим мужем… В общем, если честно, я сомневаюсь, что он будет рад меня видеть.
Она улыбнулась.
— Да, Леонард в прежние времена был вспыльчив, мог сказать кому-то резкости, но я уверена, что он обрадуется вам.
— Но дело в том, что это не просто светский визит. Я надеялся поговорить с ним по поводу расследования, над которым мы работали восемь лет назад.
— Очень хорошо. Иногда на него находит просветление, особенно когда удаётся вспомнить прошлое. — Она открыла дверь кабинета, не давая мне возможности возразить. — Побеседуйте, пока я буду готовить ленч.
Как тут откажешься? Я нерешительно улыбнулся и вошёл. Она закрыла за мной дверь, оставив наедине с профессором Уэйнрайтом. Теперь просто не верилось, что восемь лет назад я разозлился, когда он бессовестно присвоил мои рассуждения по поводу останков Тины Уильямс. Может, он уже тогда ощущал первые симптомы увядания интеллекта и пытался это скрыть.
Уэйнрайт никак не реагировал на моё присутствие, продолжая вглядываться в море. Я не был уверен, что он осознает то, что видит. Однако следовало что-нибудь предпринять. Я отодвинул кресло от стола и сел. Цель моего визита теперь уже не имела значения. Как бы я к нему ни относился, но подобного даже врагу не пожелаешь.
— Ещё раз здравствуйте, профессор. Я Дэвид Хантер. Много лет назад мы работали вместе в Дартмуре.
Отклика не последовало, и я продолжил:
— По делу Джерома Монка. Его вёл старший следователь Симмз. Помните?
Уэйнрайт продолжал смотреть на море. Слышал ли он меня? Я вздохнул и залюбовался чайками, парящими над зеленовато-синими волнами. Да, положение профессора незавидное, но многие заканчивают жизнь в гораздо худших условиях.
— Я вас помню.
Я вздрогнул от неожиданности и повернул голову. На меня смотрел Уэйнрайт, почти осмысленно.
— Конечно, конечно, — засуетился я. — Я Дэвид Хантер. Я…
— Ли… ли… личинки. — Голосу него был тот же самый, басовитый, но теперь хриплый.
— Личинки, — согласился я.
— Гниение.
Что он хочет сказать? Уэйнрайт водил взглядом по комнате, внутри его что-то начало пробуждаться. Широкий лоб наморщился.
— Раздавленное на дороге животное…
Я кивнул, понимая, что он начинает бредить. Тем временем Уэйнрайт сверлил меня взглядом, вцепившись в подлокотники кресла.
— Нет! Послушайте!
Он сделал слабую попытку приподняться. Я поспешил к нему.
— Всё в порядке, Леонард, успокойтесь.
От Уэйнрайта пахло чем-то кислым. Таков, видимо, запах у атрофии. Он цепко ухватил моё запястье и прошипел, брызгая слюной:
— Раздавленное на дороге животное! Раздавленное на дороге животное!
Дверь кабинета распахнулась, и к нам поспешила его жена.
— Ну всё, всё, Леонард… Почему ты разволновался?
— Убирайся к черту!
— Успокойся, Леонард, веди себя прилично. — Жена решительно усадила его в кресло, посмотрела на меня: — Что случилось? Его расстроило то, что вы сказали?
— Нет, я только…
— Но он от чего-то завёлся. Такое случается с ним очень редко. — Она продолжала гладить голову мужа, и он стал затихать. Затем произнесла вежливо, но холодно: — Извините, доктор Хантер, но, думаю, вам лучше уйти.
Я был готов это сделать с самого начала, поэтому без лишних слов тихо вышел из кабинета.
Глава 14