Зов из бездны

– Да, господин — Мангабат, твой слуга. Груз у него обычный: финики, масло из оливок, вино и зерно.

– Пошлешь с ним Ун-Амуна и Сефту. Скажешь Мангабату и людям его, что исполняют они волю бога, и посланец бога — с ними. — Несубанебджед повел рукой в мою сторону. — Пусть слушают посланца и будут покорны его желаниям. А у непокорных Сефта вырежет печень.

– Да будет так, господин, — молвил Руа. — Приказывай!

– Скажи, что нужно Ун-Амуну, когда он покинет корабль?

– Шатер, мой господин. Шатер, плащ из козьей шерсти, немного зерна и масла. — Подумав, Руа добавил: — Еще чаша и сосуд с вином.

– Дай ему это, Усерхет, — велел владыка дворцовому управителю. — Дай, чтобы никто не мог сказать, будто мы плохо встретили и плохо проводили посланца достойного Херихора.

– Слушаю, повелитель, — отозвался Усерхет.

Я, как надлежит в таких случаях, пал ниц, прославляя щедрость владыки Таниса. Когда же поднял голову, его уже не было, а надо мной стояла госпожа Танутамон. Пахла она, как цветок лотоса, а ее ножки были меньше моей ладони.

– Мудрый Херихор дал тебе серебро и золото, а мой супруг дает корабли, чтобы отправить дерево в Танис, — молвила Танутамон. — Великие много дают, ибо в этом их долг перед Амоном, но малые тоже почитают бога. Вот, возьми! — Она протянула мне мешочек. — Здесь семь дебенов серебра, собранного моими женщинами, и еще четыре от меня.

– Да будут милостивы к тебе Исида и Хатор, — произнес я, целуя ее сандалию. — Пусть пошлют они тебе здоровье и сохранят твою красоту.

Танутамон улыбнулась. Это была хорошая улыбка, не такая, как у ее супруга. Тот не улыбался, а усмехался, и в его усмешке было что угодно, кроме доброты и благочестия. Но что жаловаться! Он не дал мне серебра, зато пожаловал плащ, чашу и шатер. Надо надеяться, не дырявый.

Она удалилась, забрав с собой аромат лотоса.

– Собирайся, — сказал мне Руа. — Скоро я пошлю за тобой.

– Я приготовлю обещанное тебе, — добавил Усерхет.

Сановники вышли, а мы с Сефтой отправились за ними.

– Пойдем в харчевню, Сефта, — предложил я. — Кувшин вина нам не помешает.

– Не называй меня Сефтой, мое имя Феспий, — отозвался воин. — Надеюсь, ты это запомнишь, и мне не придется повторять.

– Запомню. Как насчет вина?

Он помотал головой:

– Я редко пью и сейчас не имею желания напиваться. В другой раз, Ун-Амун. Путь у нас будет долгий.

С этими словами он ускорил шаги, оставив меня в дворцовом саду в одиночестве. Я удивленно смотрел ему вслед. Не так уж часто общался я в Фивах с воинами, но твердо усвоил, что сыны Сохмет падки до хмельного и не упускают случая надраться. От того, я думаю, что воинское ремесло жестокое, кровавое, и тех, кто режет людей, словно овец, терзают мысли о суде Осириса и посмертных муках. Есть два способа утишить их: пить или молиться. Воины обычно выбирают первый.

Неправильный воин, подумал я о Феспии. Потом заглянул в мешочек, что дала мне госпожа Танутамон — в нем позванивали кольца, серьги и браслеты, а еще лежало ожерелье из серебряных пластин, должно быть, дар супруги повелителя. Разглядев все это, я отправился к Тхути. Писец знал о каждом человеке, близком господину, был ли тот знатный сановник, иноземец или слуга, что носит за Несубанебджедом опахало. По словам Тхути, Феспий появился в Танисе лет восемь назад, и его поставили над десятком ливийцев, особенно буйных и задиристых. Феспий для начала их избил. Один Амон знает, как ему это удалось, ведь ливийцы парни крепкие, из тех, что камень лбом расколют. Но Феспий колотил их и колотил, пока они не устрашились и не стали подползать к нему на коленях, посыпая голову песком. Так он возвысился над другими мелкими военачальниками, был удостоен чина знаменосца[39] и благоволения владыки. О прочем Тхути не ведал или не пожелал мне рассказать, но было ясно, что Феспий — человек доверенный. Он происходил из какого-то северного племени, обитающего на окраине мира, из экуэша или кефти. Мы с Тхути согласились, что это дикий и странный народ, где всех мужчин обучали только драться, причем с самого юного возраста.

Поразмыслив, я решил, что такой спутник мне полезен, ибо я тоже отправляюсь в места дикие и странные, а с дикарем лучше столкуется дикарь, особенно обладающий увесистыми кулаками. Поистине финики с кривой пальмы так же хороши, как и с прямой! Остальное — в воле Амона.

Вечером Усерхет выдал мне плащ, шатер и чашу, а к этому — половину мешка зерна и запечатанные кувшины с маслом и вином. Плащ был изрядно потерт, шатер тоже оказался не новым, зато чаша сияла золотистой бронзой. Я велел Брюху перетащить все это добро в мою комнату, а сам провел часть ночи с управителем, в приятной беседе у накрытого стола. Я пил и ел и славил щедрость Несубанебджеда, хотя дары его были скудными. Но тот, кто не лишен разума и кому досталась самая малость от господина, знает, как себя вести: благодари и кланяйся, кланяйся и благодари.

Вскоре, как было обещано, я взошел на корабль Мангабата, сел на кормовом помосте и отправился на север со своими спутниками. Случилось это в первый день осени, в месяц фаофи.