Зощенко

«…Александр Константинович Воронский (один из ближайших соратников Ленина), как редактор двух журналов — “Красной нови” и “Прожектора”, как руководитель крупного издательства (“Круг”) и вождь литературной группировки “Перевал”, отдавал огромное количество времени, энергии, сил нравственных и физических чтению чужих рукописей. <…> Александр Константинович читал день и ночь и ничего, понятно, путного не нашел, ни одного имени из самотека не поднял и не мог… Мы не однажды заводили разговор с Воронским о будущем. Воронский не на новые фигуры надеялся, а на то, что все талантливые писатели перейдут на сторону советскую. А не перейдут — им не дадут писать!»

Просто — и убедительно! Позже был репрессирован и Воронский. Но пока, полный надежд, он обращается к Зощенко, уже поняв, что готового «советского гения» он среди самотека не откопает, и надо привлекать на сторону власти гениев существующих. Воронский, как серьезный начальник, жил в гостинице в большом номере, и у него постоянно клубились деятели культуры: радушно принимал. Сначала у них с Зощенко была деловая переписка, потом, в 1922 году, Воронский напечатал в «Красной нови» довольно рисковый рассказ Зощенко «Лялька Пятьдесят». В декабре того же года и в той же «Красной нови» (1922. № 6) появилась рецензия Воронского на первый сборник Зощенко «Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова». Рецензия более-менее доброжелательная (по сравнению с тем, что ждет Зощенко в будущем), но в то же время — весьма целенаправленная. Началась неусыпная работа по перевоспитанию талантливого, но «заблуждающегося» Зощенко в советского писателя. Статья так и называлась: «Михаил Зощенко. Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова»:

«Время большое, великие и счастливые дни. А у господина Синебрюхова — куча своих дел и делишек. “Были у меня сапоги, — рассуждает он, — не отпираюсь, и штаны, очень даже великолепные были штаны… И вот — сгинули. А мне теперь что? Мне теперь в смысле сапог — труба…” Он и промышляет чем судьба пошлет… Синебрюхов — жаден, животен, хитер, туп, жалок и смешон. И рассказано про него автором хорошо: свежий, сочный, молодой язык, легкость и занимательность сюжета — жалость и негодование, просвечивающее сквозь смех по поводу несчастной жвачности Синебрюховых… Зощенко идет от Лескова и Гоголя. Это — хорошие учителя. Тема о Синебрюховых очень своевременна».

Начало мягкое. Но потом тон крепчает (служба есть служба):

«…только нужно уметь по-настоящему связать ее с нашей эпохой… иначе будут получаться либо недоговоренности и неопределенности, либо прямо контрреволюционные вещи. У Зощенко есть неопределенность. Как-никак Синебрюхов орудует во время революции, даются куски революционного быта, тут беззаботность и кокетничанье по поводу своей политической неосмысленности, бравада институтской политической девственностью не только неуместна, но и прямо вредна для художника!»

Таково первое напутствие власти «самостийному» писателю. 1922–1927 годы — время роста популярности Зощенко, его востребованности, и параллельно с этим — нарастание «бдительности государства». Казалось бы, Зощенко уже недосягаем. Защищен «броней» народной любви, восхищением и дружбой именитых коллег.

Зощенко на вершине успеха — и в то же время он чувствует, что тучи сгущаются. В январе 1926 года наступает резкое ухудшение самочувствия. Он лечится в санатории в Царском Селе, потом — в Сестрорецке, едет в Ялту, интересуется медицинской литературой (но об этом речь пойдет в отдельной главе).

Тревоги его оказываются далеко не напрасными. 1927 год — десятилетний юбилей революции. И по сложившемуся обычаю к юбилею должна быть продемонстрирована картина всеобщего процветания, счастья новой жизни, открывшейся благодаря революции. И если что-то не так, как мечталось, то надо срочно «подправить». И прежде всего, конечно, надо подправить самого популярного писателя, который рисует совсем не то, что нужно.

Воронский покрикивает: «С вершин, с вершин эпохи надо смотреть, а не копошиться в мелкостях и блекоте!»

Именно в 1927 году по Зощенко начинает бить тяжелая артиллерия. Главное «тяжелое орудие» тех лет, направленное на писателей, — журнал «На литературном посту». Название его красноречиво: пост чужого не пропустит! У меня на столе оказался один из номеров этого примечательного журнала, предоставленный коллекционером-зощенковедом А.А. Бессмертным — дай Бог ему всяческого здоровья.

Бумага блеклая, мятая… Годы прошли! Да журнал и новый выглядел неважно. Не для буржуев, чай, делали! Полистаем ветхие страницы:

«На литературном посту

№№ 11–12, июнь, 1927 год.

Двухнедельный журнал марксистской критики. Под редакцией — Л. Авербаха, Б. Волина, Ю. Либединского, М. Ольминского и Ф. Раскольникова».