Зорро

Он ловким небрежным жестом выхватил из петли на штанине рукоятку с тяжелым набалдашником, раздался звонкий сухой щелчок бича, и пустая кожаная фляга, которую Тилькуате все еще держал в руке, с дробным стуком покатилась по половицам.

– Да никак она у тебя пуста, приятель! – воскликнул Роке, насмешливым взглядом проводив фляжку до места ее окончательной остановки. – Это не дело! Розина!

– Я здесь. Роке! Чего ты хочешь? – томным, тягучим, как мед, голосом отозвалась из-за стойки черноглазая мулатка с покатыми плечами и упругим бюстом, двумя холмами выпиравшим из низкого выреза блузки.

– Мой друг Тилькуате хочет пить! – заявил Роке, подойдя к индейцу и стиснув его локоть жесткими сильными пальцами. – Он буквально сходит с ума от жажды!

И он стал слегка подталкивать старика к стойке бара.

– Ты что, выиграл его, чтобы упоить до смерти? – спросил Мигель, по-прежнему стоя у бильярдного стола и внимательно наблюдая за этой сценой.

– Не беспокойся, Мигель! Черная Змея еще переживет всех нас! – усмехнулся Роке, усаживая старика на высокий табурет и подвигая к нему стакан, на две трети наполненный неразбавленным виски.

– Если ты не пристрелишь его под горячую руку, – едва слышно буркнул Бачо, все еще недовольный тем, что Роке прервал карточную игру как раз в тот момент, когда ему пошла карта.

– Заткнись, придурок! – огрызнулся Роке через плечо. – Я в отличие от тебя никогда не трачу пули по пустякам и прекрасно знаю, когда надо стрелять, а когда можно чуток повременить!

– Да уж, Роке! Это уж точно! – вразнобой забормотали Висенте и Годой, несколько удивленные той переменой, которая внезапно случилась с их приятелем. Только что готов был прибить этого краснокожего, как бездомного пса, а теперь сидит с ним в обнимку, поит его виски.

Стакан Тилькуате опустел, но Роке тут же сделал знак Розине, и она вновь наполнила его и придвинула к старику, смотревшему перед собой тяжелым, совершенно безучастным взглядом.

– Росендо, наверное, совсем худо, вот он и тоскует, – прошептала мулатка, когда Роке как бы невзначай погладил ее гладкое плечо и скользнул пальцами в жаркую ложбинку между ее упругими грудями.

– Олени идут на водопой, – мертвым деревянным голосом проскрипел старик, обхватывая придвинутый стакан жилистой ладонью, – ягуар стережет над тропой.

– О, вы слышите! – воскликнул Роке, обращаясь на этот раз ко всем присутствующим, – горе настолько потрясло моего друга Черную Змею, что он даже заговорил в рифму! Олени идут на водопой, ягуар стережет над тропой – так, приятель?

– Так, – коротко, как стук пустой жестянки, брякнул голос индейца.

– А сейчас Розина принесет гитару, и ты споешь нам про своих великих предков, сокрывших в этих горах и озерах несметные сокровища, остатки клада Монтесумы! – весело закричал Роке. – Розина, гитару!

Мулатка прошла в конец стойки, откинула редкую камышовую циновку, прикрывавшую дверной проем, и вскоре вернулась, сжимая в ладони гриф гитары, перевязанный алым шелковым бантом. Поравнявшись с Роке, Розина передала ему гитару через стойку, а тот перебросил ее в услужливо подставленные руки Висенте.

– Давай, малыш, ударь по струнам, у тебя это чудно выходит! – воскликнул Роке. – А ты, старик, заводи свою унылую песню на вашем птичьем языке, которым так сладко убаюкивала меня моя нянька. Начинай!

Висенте твердыми ногтями выбил дробь на исцарапанном лакированном корпусе инструмента, взял несколько стройных аккордов и пару раз пробежал по грифу быстрыми уверенными пальцами. Тилькуате прислушался к звукам, опустил голову, словно вбирая их в себя, и вдруг выпрямился, запрокинул лицо к низкому закопченному потолку и, напружинив острый кадык, испустил долгий заливистый вопль, от которого затрепетали и погасли огоньки коптилок над бильярдным столом, а кони, привязанные к коновязи при входе в таверну, беспокойно заржали и забили копытами по земле. Когда эхо этого безумного клича наконец замерло, пометавшись между лесистыми холмами, со всех сторон обступавшими Комалу, Роке звонко хлопнул в ладоши, Висенте ударил по струнам, и Тилькуате, чуть склонив голову в сторону гитары, низким голосом пропел тягучую неразборчивую фразу, в которой все, кроме Роке, разобрали только одно слово «Монтесума».

– И охота тебе в сотый раз слушать этот индейский бред, – угрюмо пробурчал Мигель Каррера. – Всем известно, что их хваленый царек Монтесума был трусом и предателем, а сплетням про его безумные сокровища, якобы затопленные в каких-то местных озерах, сейчас не верят даже десятилетние мальчишки.

– Мигель прав, – подхватил Бачо, – индейцы передают эту сказку из поколения в поколение уже лет двести, но никто из тех, кто поверил в нее и кинулся на поиски, не нашел ни черта, кроме лихорадки или змеиного укуса…

– Индейцы нарочно сочинили эту легенду, чтобы губить доверчивых кладоискателей, – громко, почти перекрыв голос певца, заявил Годой.