Зоровавель

Светало. Чередою облака, подобные верблюдам, жевали медленно последнюю звезду. А первые верблюды, груженные поклажей, тянулись к берегу Агавы. Не отставали и ослы... Тут надо бы отметить, что это ж азиатские ослы. Они и ростом высоки, и видом благородны, в ходу легки, в побежке борзы - смотри об этом у Иова, чтоб разминуться с ослино-европейским представленьем об ослах... А верблюды - тут нота бене - вода! Путникам в пустынях случалось изнуриться донельзя жаждой, а колодец, осененный пальмой, мертв. Закалывай верблюда - в желудке, как в бурдюке, вода, она не знает порчи и никогда не пахнет дурно. А бычьи мехи так огромны и дважды прохвачены прекрепким швом. Вместимостью они... что за мера - "бат"? Ты загляни-ка в книгу Исайи, там что-то есть об этом... В долине между тем хлопочет множество евреев. И лейтмотивом твердый звук. Ритм прекрасен, он пахнет потом - мистерия приготовления хлебов, ручные жернова. Да будет так из века в век. Исполнись наяву пророчество Иеремии: "И прекращу у них стук жерновов" - солнце почернеет чернее этой аспидной доски, крошащей мел... К долине всё идут, идут, тут соберется тысяч пятьдесят; примерно столько, и это только авангард, предводитель Зоровавель, он уже немолод. А тот, что в черных локонах, тот юноша еврей, который истину царю персидскому с улыбкой прославлял, юный Зоровавель уже написан.

ОН в Петербурге, на Фурштатской. Там квартиру нанял Пушкин. Кюхлину поэму хотелось бы отдать типографу. Желание естественное - мой бpaт родной по музам, по судьбам. Но Бенкендорф ответил естественным отказом - генерал храбрец без фальши, но царь наш не персидский царь.

И юноша еврей остался на Фурштатской. А молодой Алешка запьянствовал: стервец был рад отъезду барина в Первопрестольную.

В Москве не гость, не жалует гостиниц, хоть нумер взял недели на две в "Англии" То ль дело гостеванье у Пречистенских ворот, у пухлощекого Нащокина набросить красный архалук да и усесться по-турецки на диван турецкий. Все по душе, все славно у cтарогo и доброго приятеля. Уж так ли все?

Челядинцев у Павла Воиновича всегда с избыток. Да вот и новички в комплекте объедал. Какой-то лицедей, второй любовник, разбит параличом, как тульский заседатель, беднягу жаль. Но другой... Фуу, монах засаленный, жидовский перекрест в веригах. Напропалую врет он про монашек московских иль рожи корчит и картавит, изображая синагогу. Как тут не вспомнишь Грибоедова и Кюхлю: им претили даже легкие насмешки над обрядами, над верою других племен. А выкрест-неофит старается вовсю. Как можно воздухом дышать, коль рядом такая сволочь? Иов, ты ли далекий пращур выродка?.. "О ты, что в горести..." - у Ломоносова была ведь ода, выбранная из Иова... Всему своя пора: вослед Радищеву - воспой свободу, а Ломоносову вослед возьми сюжет библейский.

ЕМУ ж вослед был послан секретный рапорт: так, мол, и так, состоящий под надзором полиции отставной чиновник 10-го класса Александр Пушкин выехал в С.-Петербург, ничего за ним предосудительного не замечено.

Ну, олухи царя земного! Ничего? Где ж ваши перлюстраторы? Киреевский писал Языкову-поэту: "Он учится по-еврейски, с намерением переводить Иова". Кто это пишет? Славянофил! Заметьте, други, какой спокойный тон! Ничего предосудительного? А эдакое сочиненье в честь Юдифи - "Когда владыка ассирийский...".

Высок смиреньем терпеливым

И крепок верой в Бога сил,

Перед сатрапом горделивым

Израиль выи не склонил .

- Что делать нам, читатель милай?

- Описка! Вовсе не Израиль.

- Автографы в сохранности, так везде. Хасидам, что ль, отдать?

- Ни в коем разе. В школах и не в школах объяснять, что Пушкин маху дал не без влиянья немчуры, писавшего об этом... как его... не выговоришь, вроде Бабель, а? Уж лучше бы, как наши лучшие писатели, боролся с пьянством.

- Боролся! И очень энергично. Вернувшись из Москвы, намылил шею пьянице Алешке и выгнал вон.

- Эх, все у нас не так, как надо! Алексия выгнал, жида оставил.

- И не оставил выдать в свет.

- Что-о-о?! Издал?

- Прости, издал.

- Ну, ни в какие ворота! Слыхали, Льва Толстого, женатого на Соне, всенародно объявили - кем? Ага, непатриотом. Прибавим Пушкина, тем паче брата звали Левой. Прибавим, баста. И право, жаль, что Государь не удавил на эшафоте немца Кюхеля, вот и дождались от него гуманитарной помощи.

- Что ж мне-то делать?

- Хоть застрелись! Блевать охота на мертвой зыби твоих пассажей.

И верно, лепи на лоб знак качества Вильгельма Кюхельбекера - см. ниже. Но коль ты имитатор-эпигон, прими его тональность, ритмы, сочетанья слов и архаизмы. Иначе Зоровавель будет а ля Бабель.

КАК ТОЛЬКО Зоровавель обратился в текст на серой, словно стылая зола, бумаге, Вильгельм-бедняга обронил угрюмо: "Я робкий раб холодного искусства". Но Гутенберговой печатней в Петербурге юный Зоровавель был втиснут в шероховатые тисненья и денежки, как жид, нажил. На них купили книги для Михайлы Кюхельбекера, его товарищей, что в каторжном плену.