Зороастр

Зороастр, объятый ужасом, бросился к Даниилу и начал растирать его руки, он прислушивался к биению сердца, переставшего биться, и старался возбудить хоть слабый признак дыхания.

Но старания его были тщетны, и тогда, в верхней комнате башни, молодой воин пал ниц и зарыдал один на один с великим усопшим.

III

Так почил Даниил, и семь дней подряд женщины, припав к земле, оплакивали его, между тем как мужчины бальзамировали тело и готовили его к погребению.

Они обернули тело в тонкое полотно и возлили на него драгоценные масла из дворцовых хранилищ. Они окуривали тело ладаном, миррой и амброй, индийскою камедью и смолой персидской сосны и зажигали вокруг него свечи из чистого воска. Все эти семь дней городские плакальщики громко сетовали, неустанно восхваляя усопшего и возглашая днем и ночью, что умер лучший, достойнейший и величайший из людей.

Так бодрствовали они семь дней, плакали и воспевали подвиги Даниила. А в нижнем покое башни женщины сидели на полу с Негуштой посередине и предавались великой скорби, облекшись во вретище в знак печали и посыпая пеплом и голову свою, и землю. Лицо Негушты исхудало и побледнело за эти дни, губы ее побелели, и длинные волосы висели в беспорядке. Многие мужчины обрили себе бороды и ходили босые. Крепость и дворцы были полны звуков плача и сокрушения. Евреи, находившиеся в Экбатане, оплакивали своего вождя, а оба левита сидели возле усопшего и неумолчно читали отрывки из писаний. Мидяне оплакивали своего великого и справедливого правителя под ассирийским именем Балатшужура, впервые данным Даниилу Навуходоносором, и их громкие рыдания и сетования доносились из города, как вопль целого народа, до слуха обитателей крепости и дворца.

На восьмой день торжественно погребли его в саду, в гробнице, заново выстроенной в неделю плача. Оба левита, один молодой еврей и сам Зороастр, все они, одетые во вретища и босые, подняли тело Даниила на носилках и вынесли его на плечах по широкой лестнице башни в сад, к могиле.

Впереди шли плакальщицы: несколько сотен мидийских женщин, с растрепанными волосами, раздирали свои одежды, посыпали себе пеплом голову и бросали его на дорогу, по которой шли, плача навзрыд и причитая диким голосом скорби, потрясая воздух своими визгливыми криками, пока не подошли к могиле и не окружили ее, между тем как четверо мужей опустили своего учителя в обширную гробницу из черного мрамора под тенью пиний и рододендронов.

За плакальщицами следовали свирельщики и при звуках их пронзительной музыки казалось, что какие-то сверхъестественные существа присовокупляют свои голоса к общему воплю. По обе стороны носилок шли родственницы, Негушта же шла рядом с Зороастром, и по временам, когда погребальное шествие делало поворот в миртовых аллеях густого сада, темные, отяжелевшие от слез глаза ее бросали украдкой взор на своего возлюбленного. Лицо Зороастра было бледно, взор — сурово устремлен в пространство. Но поступь его оставалась тверда, хотя он шел босой по жесткому песку, и с той минуты, когда тело старца было вынесено из верхней комнаты башни, и до того момента, когда его положили в гробницу, лицо Зороастра не изменилось и ни разу не взглянул он ни направо, ни налево. И под самый конец, когда они опустили на полотняных перевязях своего любимого учителя в место его последнего упокоения и женщины подошли к могиле с ящиком нарда, серой амбры и драгоценных благовоний, Зороастр долго и пристально смотрел на обвитую пеленами голову покойника, и слезы катились по его щекам, падая на мрамор гробницы. Затем он безмолвно повернулся и пошел мимо расступавшейся перед ним толпы, бледный, как и сам Даниил, не отвечая ни на чьи приветствия, не глядя даже на Негушту, стоявшую около него. Он ушел, и весь остальной день не показывался никому.

Но вечером, когда солнце уже скрылось, он пришел на террасу и стоял здесь, окутанный тьмою, так как ночь была безлунная. Он снова надел свои доспехи и пурпурный плащ, потому что долг службы призывал его обойти крепость. Он стоял спиною к колоннам балюстрады и смотрел по направлению к миртовым деревьям: он знал, что Негушта явится на обычное место свиданий. Долго пришлось ему ждать, но, наконец, он услыхал шаги на усыпанной песком дорожке, услыхал шелест миртовых деревьев и различил в сумраке белые края одежды под темным плащом Негушты, быстро подвигавшейся к террасе.

Он побежал ей навстречу и хотел сжать ее в своих объятиях, но она оттолкнула его и, обернувшись медленно пошла к передней части террасы. Даже во мгле Зороастр мог видеть, что она чем-то оскорблена; какая-то холодная тяжесть сдавила ему грудь, и внезапно застыли просившиеся на уста слова привета.

Зороастр последовал за Негуштой и положил ей руку на плечо.

— Моя возлюбленная, — сказал он, тщетно пытаясь заглянуть в ее лицо, — неужели сегодня у тебя не найдется для меня ни одного слова? Неужели скорбь заставила тебя позабыть о твоей любви?

Она отступила на несколько шагов и посмотрела на него. Он видел, как сверкнули ее глаза, когда она заговорила: