Зороастр

Были слова, которые самолюбивый, энергичный человек никак не мог забыть и, несмотря на то, что не имел привычки говорить сам с собою, беспрестанно повторял их вслух, когда стал размышлять о всем случившемся. Эти слова были: «Благослови меня!»

Фараон сам обратился с подобною просьбою к другому и этот другой был не верховный жрец Ри и не он сам, второй пророк, которые одни имели право благословлять фараона; властелин Египта сказал это ненавистнейшему из ненавистных людей, чужестранцу, еврею Мезу, которого он, Бай, ненавидел так, как еще никого на земле.

— Итак, благослови и меня! — Это благочестивое обращение, вылившееся из наполненной страхом души человека, было для Бая острым мечом, поразившем его сердце. Ему казалось, что фараон этими словами оскорбил не только жрецов, но и народ.

Конечно, он знал, что Моисей принадлежал к мудрейшим из людей, вышедших из египетских школ, знал также, что фараон находился под влиянием этого человека, выросшего в царском дворце и бывшего другом покойного отца фараона, великого Рамзеса. Но все же, чем мог быть для фараона этот еврей, что властелин Египта, у смертного одра своего сына, простирал к Мезу руки, взывая:

— Благослови меня!

Все это жрец перебрал в своем уме, зрело обсудил, и все же не хотел и не мог уступить чужеземцу.

Приготовить гибель ему и его народу он считал одною из своих самых священных обязанностей и, чтобы привести это в исполнение, он не постыдился бы даже поднять руку на царя, ибо, по его мнению, фараон Менефта своими незаконными словами: — «Благослови и меня»! потерял право на власть.

Он, Бай, и верховный жрец бога Амона держали в своих руках счастие и злополучие души умершего мальчика, и это оружие было остро и сильно, а он знал хорошо слабое сердце царя. Выше Бая стоял один только верховный жрец, а тот, по своей старости и слабости, не пойдет против него и тогда ему удастся принудить фараона к уступке.

В это время над головою пророка взвилась пара воронов и с карканьем опустилась на развалины одного из разрушенных домов. Невольно посмотрел он вслед хищным птицам и увидел цель их прилета — труп обезображенного еврея, покрытый пылью. Тогда опять на его умном лице появилась улыбка, значение которой не могли разгадать окружавшие его носилки жрецы низшего разряда.

III

Начальник стрелков, Горнехт, находился также в числе спутников пророка. Он был в хороших отношениях с Баем и стоял во главе знатных вельмож, желавших низвержения фараона.

Когда они приблизились к разрушенному дому Нуна, пророк указал начальнику стрелков на развалины и сказал:

— Если бы он остался здесь, то это был бы единственный еврей, заслуживающий пощады. Он был хороший человек, а его сын Осия…

— Осия прекрасный человек, — прервал его Горнехт, — в войске фараона мало найдется таких людей, как он, и — прибавил тихо, понижая голос до шепота, — я рассчитываю на него, когда настанет день окончательного решения.

— Я обязан ему спасением жизни, — сказал пророк. Во время ливийской войны я попал в руки врагов и Осия со своим небольшим отрядом освободил меня. Затем он понизил голос и продолжал поучительным тоном, как бы в оправдание всего случившегося: — Так всегда бывает! Если какой-нибудь народ заслуживает наказания, то, вместе с ним, страдают и невиновные. В подобных случаях сами боги не отделяют их от большинства и даже над невинными животными разражаются бедствия. Посмотри на стаи голубей над развалинами: они напрасно ищут пищи. — Ах, а там еще кошка с котятами! Поди, Беки, и принеси их сюда! Это наша обязанность предохранять священных животных от голодной смерти.

Эту нежную заботливость о бессмысленных тварях так горячо принял к сердцу человек, помышлявший с дикою радостью о гибели множества людей, посылая своих слуг ловить кошек. Но, однако, это удалось не так скоро, как он ожидал: животные убежали в люк погреба, имевший настолько узкий проход, что слуги не могли продолжать преследования. Самый младший из них, стройный Нубир решился проникнуть и в люк, но заглянув в отверстие, отскочил назад и закричал своему господину:

— Там лежит человек и он, кажется, еще жив! Да, теперь он поднимает руку… Это или мальчик, или юноша, но только это не раб: у него волосы на голове завиты. В погреб проник солнечный луч, на руке у него широкий золотой наручник.

— Быть может, это один из родственников Нуна, которого он забыл взять с собою, — сказал воин.

А пророк прибавил:

— Это перст богов! Их священные животные указывают мне тут, каким образом я могу сделать услугу человеку, которому я так много обязан. Постарайся спуститься вниз, Беки, и приведи мне сюда отрока.

Между тем Нубиру удалось отвалить камень, падением которого был загроможден проход в люк; он спустился туда и, затем, передал одному из своих товарищей молодое безжизненное тело, которое тот вынес к колодцу и привел его в чувство, освежив холодною водою.