Зороастр

Но не меньшее смущение овладело его сердцем, когда он очутился лицом к лицу со скорбью пророка и впервые в своей жизни почувствовал себя виноватым перед своим учителем, сознавая, что Даниил почти так же глубоко огорчен его отъездом, как и отъездом Негушты. А решение, известное ему одному — жениться на царевне, вопреки воле пророка и при содействии царя, делало еще тягостнее его душевную пытку.

Несколько минут длилось молчание; наконец, старец внезапно поднял голову и откинулся на подушки, устремив взор на своего ученика.

— Разве ты не чувствуешь горести и сожаления? — печально спросил он.

— Нет, мой господин несправедлив ко мне, — ответил Зороастр и в замешательстве сдвинул брови. — Я был бы неблагодарен, если б мог с легким сердцем расстаться с тобой, хотя бы на один только день. Но пусть господин мой утешится: эта разлука не будет продолжительна. Не успеют стада спуститься с Загроша, чтоб укрыться здесь от зимних холодов, как мы уже снова будем с тобою.

— Поклянись же мне, что вернешься до наступления зимы.

— Я не могу поклясться, — отвечал Зороастр. — Ты видишь, я во власти великого царя. Я не могу поклясться.

— Скажи лучше, что ты в деснице Господа, и что поэтому ты и не можешь поклясться. Ибо я говорю тебе, ты не вернешься, и я не увижу больше лица твоего. Наступит зима, и легкокрылые птицы улетят на юг, а я останусь один в стране снегов и морозов. И наступит весна, а я все еще буду один, хотя время мое будет близко, потому что ты не вернешься сюда, и не вернется моя дочь Негушта, и никто из моих родных. И, вот, я сойду в могилу совсем одинокий.

Желтый свет висячей лампады озарял сверху глаза старца, горевшие тусклым огнем; черты лица его вытянулись и исказились, и все морщины и борозды, проведенные превратностями его столетней жизни, выступили теперь — мрачные, суровые и грозные. Зороастр содрогнулся, взглянув на него; он хотел было заговорить, но благоговейный страх сковал его уста.

— Иди, сын мой! — торжественно воскликнул Даниил и с этими словами медленно приподнялся с подушек и сел прямо и неподвижно, протянув свои бледные старческие руки в сторону молодого воина. — Иди и делай свое дело, ибо ты в деснице Господней, а иные дела твои будут вести к добру, иные — к погибели. Ибо ты уклонился с непорочной стези, ведущей к звездам, ты упал с лестницы, по которой ангелы восходят и нисходят на землю, и стал искать преходящей женской любви. И некоторое время ты будешь заблуждаться, и некоторое время будешь много страдать, и снова пройдет некоторое время и ты погубишь себя своими собственными мечтаниями, потому что не сумел отличить тьмы от света и добра от зла. Женщина совратит тебя с прямого пути и, уходя от женщины, ты возвратишься на него и все-таки погибнешь. Но так как добро не чуждо сердцу твоему, то оно сохранится, как и имя твое, в целом ряду поколений, и хотя зло, владеющее тобой, погубит тебя, но, в конце концов, твоя душа будет, все-таки, жить.

Зороастр закрыл лицо руками.

— Восстань и иди, ибо десница Господня на тебе, и никто не может воспрепятствовать делам твоим. Ты будешь взирать на солнце и радоваться, и снова взглянешь на него, и дневной свет покажется тебе мраком. Ты будешь хвалиться в сознании своей силы и в блеске своих доспехов, что нет человека, подобного тебе, и затем отвергнешь славу свою и скажешь: «Это тоже суета». Ты снискал любовь царя и будешь стоять пред царицей в золотых доспехах и богатой одежде, но конец близок, потому что рука Господня покоится на тебе. Если Господь хочет сотворить великие дела чрез тебя, что мне до того? Иди скорей и не отдыхай дорогой, чтобы женщина не соблазнила тебя и ты бы не погиб. А я, я тоже пойду… не с тобой, а впереди тебя. И все вы должны последовать за мной, ибо я ухожу. Истинно говорю тебе, я вижу уже свет во тьме мира, и сияние небесной славы снизошло на меня, торжественное сияние лучезарного величия.

Зороастр взглянул на Даниила и в страхе и трепете упал к его ногам, так что тяжелый шлем его с шумом покатился по мраморному полу. Даниил стоял, выпрямившись, точно исполинский дуб, простирая к небу свои иссохшие руки и окутанный до пояса густою массой своих белоснежных волос и бороды. Лицо его было озарено каким-то внутренним чудесным светом, а темные глаза, устремленные вверх, казалось, воспринимали и поглощали в себе лучезарный блеск отверстых небес. Голос его звучал теперь со всею мощью юности, и весь его образ был облечен величием неземного мира. Он заговорил опять:

— Внимай, голос веков говорит устами моими, и Господь Бог мой взял меня к себе. Дни мои пришли к концу; я взят на небо и не буду больше низринут. Земля отступает и явилась слава Божия, не имеющая конца во веки. Господь идет — скоро придет Он.

Воздев руки к небу, он простоял еще одну минуту, совсем неподвижно, с лицом, озаренным лучами неземного света. Одно мгновение простоял он так, затем отступил назад и так же прямо, с воздетыми к небу руками, упал на устланный подушками пол.