Зорге

Восстание в Гамбурге возглавил местный уроженец, в прошлом моряк и кочегар, артиллерист (как и Рихард) во время Первой мировой Эрнст Тельман. Он был знаком с Зорге с 1919 года по совместной работе. Теперь Тельман стал членом ЦК партии, а Зорге – курьером, обеспечивающим его связь с Берлином и Франкфуртом. Зорге в то время работал под псевдонимом «Роберт» (Тельман – «Тэдди»)[66]. Советский профессор Д. С. Давидович в годы, когда все новые и новые публикации о Зорге появлялись с завидной регулярностью, писал: «Как установлено по неопубликованным архивным документам, в бурном 1923 году Рихард Зорге, ставший впоследствии замечательным советским разведчиком, являлся связным между Тельманом и ЦК КПГ. В письме в ЦК КПГ от конца октября 1923 года Тельман сообщает, что партийная организация Гамбурга после прекращения восстания перешла на нелегальное положение, и указывает гамбургский адрес Рихарда Зорге в качестве явочной квартиры курьеров ЦК КПГ, куда следует в дальнейшем направлять партийные материалы для Приморья»[67]. Однако что это за «неопубликованные архивные документы», мы до сих пор не знаем.

Большевистский накал, неизбежный в повествовании о тех днях, несколько сбивает, а может быть, наоборот, дополнительно оттеняет рассказ другого доктора Зорге – Кристины (так как она успешно защитила диссертацию «по Льву Толстому», то и ее теперь так называли): «Я тоже работала в институте социологии (Рихард по-прежнему был его штатным преподавателем и, вероятно, рекомендовал на работу жену. – А. К.). В парке возле особняка какого-то франкфуртского патриция нам, несмотря на инфляцию и трудности с жильем, удалось отыскать пустующую конюшню с жилыми помещениями для конюхов. Мы переделали все это в оригинальный летний домик; один из друзей, художник, выкрасил в нем комнаты: одну в красный, другую в желтый, а третью в голубой цвет.

Марксизм Ики, к счастью, не исповедовал аскетизм и бедность, хотя у него никогда не было стремления ни к деньгам, ни к имуществу… Он любил глубокую русскую печаль, был отзывчивым, но без сентиментальности, помогал коллегам в трудные дни и с жаром писал о пролетариях. Разумеется, он приводил с собой гостей из числа коллег по работе в редакции: они выпивали, много курили… Он любил кошек и собак и играл с ними, как мальчишка… Не будучи особо разборчивым в еде он, тем не менее, с удовольствием готовил. Его меню было не очень обширным, однако определенно больше моего… Если блин разваливался, он мрачнел, его не утешало даже, если я называла бесформенное произведение его кулинарного искусства королевским блюдом».

Весьма любопытны в связи с этим и воспоминания Хеде Массинг, австрийской актрисы и агента советской разведки, скорее всего именно в это время вхожей в дом Зорге: «В их квартире была сосредоточена жизнь их друзей и единомышленников. Я помню, что кругом была старинная, антикварная мебель, которая досталась Кристине от ее первого мужа, солидного ученого. Здесь была чудесная коллекция современных картин и редких гравюр. Меня потрясала легкость, с которой проходила жизнь в этом доме. Мне нравилось сочетание серьезных бесед и дружелюбной атмосферы». Хеде одной из первых обратила внимание еще на одно из главных качеств будущего разведчика, о котором будут писать многие введенные в заблуждение «некоммунистическим обликом» Зорге: «Ика предпочитал простую, неофициальную одежду, был гурманом и знатоком вин, любил рассказывать забавные истории о животных. Он, еще меньше, чем Кристина, был похож на типичного коммуниста. Из всего их круга у супругов Зорге были самые развитые такт и вкус. Они оба мне очень нравились» [68]. Ничего пролетарского, ничего фанатичного – во всяком случае, в коммунистическом духе, наоборот, легкий налет аристократизма германского буржуа, наслаждавшегося собой и жизнью. Разве можно этому не симпатизировать?

Не слишком похожая на коммунистку платиновая блондинка Кристина Зорге успешно старалась быть под стать своему одновременно светскому и демократичному в манерах супругу, устроив в их доме нечто вроде салона: «По вечерам у нас собирались художники, музыканты и литераторы, из которых иные были уже признанными мастерами или же стали таковыми впоследствии – Хиндемит, Георг Грос, Дрёммер… В это же время у нас впервые появились русские. Вспоминаю себя сидящей на нашей лиловой софе и грызущей орехи, которые они принесли с собой…» Скорлупу русские бросали прямо на ковер, что, вероятно, расценивалось хозяевами как признак свободных взглядов на буржуазные предрассудки.