Зоны нейтрализации

Что-то неожиданно вздрогнуло во мне. Вспомнился последний разговор с Итей. Когда же это было? Позавчера? Три дня назад?

Шесть лет. Хватит об этом. Пора бы привыкнуть. Как же это она сказала? «И ты еще думаешь, что ты – машина?»

Я пожал плечами. Чепуха. Это только говорилось так, чтобы она перестала думать обо мне и Устере. Но о том, в самом ли деле человек уже оставил всю эту грязь за собой, я спрашивал всерьез. В конце концов, она же историк. И единственное, что она смогла мне сказать, что, мол, я – не киборг. Словно бы коротенькое замечание, не замечание даже, а случайная мыслишка, которую я ненароком тогда высказал, задела за что-то, что таилось глубже, чем она позволяла это увидеть или же в чем она сама не отдавала себе отчета?

Хватит об этом. Так или иначе, но сейчас у меня перед глазами было изображение кризиса вековой давности во всей его красе. И я мог быть уверен, что его демонтировали здесь, на подземной базе иной планеты, не для того, дабы доставить нам удовольствие. Но и не случайно.

– Откуда они это раздобыли? – негромко спросил я, не глядя в ту сторону, где сидел Рива.

Он довольно долго молчал, потом откашлялся и выдавил:

– Думаешь, это наши?

Что это наши, я не думал. Полная чепуха. Последней вещью, которую могла бы сделать контактная экспедиция, оказавшаяся в зоне иной цивилизации, это прокручивать головизионные фильмы, демонстрирующие худшие из страниц в нашей истории.

– Бред, – буркнул я. Он неторопливо кивнул.

– Бред, – повторил он. А через минуту добавил, словно нехотя:

– Может, они им рассказали?..

В то же мгновение у меня промелькнула недобрая мысль.

– Запись?

Рива встал. Некоторое время стоял неподвижно, припав шлемом к иллюминатору, потом медленно повернулся, подошел поближе и опустил руку на подлокотник моего кресла.

– Проекция мозговых полей? – ответил он сам себе вопросом. – Но кто из наших, черт побери, мог бы о чем-либо таком думать? Или же так себя вести...

Он выпрямился во весь рост и изучающе уставился на меня.

– Сейчас, сейчас, – напряженно произнес я. – Ты думаешь...

– Зоны нейтрализации, – отрезал он.

Мы оба замолчали. Наконец Рива отступил и вернулся на свое место. Но не сел, а опять припал шлемом к иллюминатору.

– В таком случае... – начал он чуть погодя вполголоса.

В таком случае, – перебил я, – нам надо спешить.

На этот раз я не ждал, пока проекционная аппаратура, установленная чужаками, закончит трансляцию, а скорее ретрансляцию введенной в нее программы. Я установил башенку и включил манипуляторы. Через минуту брошенный скафандр уже покоился в транспортном шлюзе нашей машины. Потом медленно двинулся, придерживаясь боковой стены и стараясь не смотреть в сторону, где падающие от голубых поясов лучи сливались в отвратительную и враждебную по своей выразительности картину.

Таким образом мы добрались в конце концов до изгиба стены. «Фобос» развернулся и затормозил. Так мы проехали еще несколько метров, пока неожиданно с левого борта что-то глухо не загремело, раздался пронзительный визг, словно от разрываемого листа жести, в окошко иллюминатора ударил голубой луч, в глазках датчиков загорелись огоньки, луч задрожал, метнулся в вершине башенки и погас так же быстро, как и появился. Я остановился.

С левой стороны, сразу же за лобовой броней, свисал над корпусом «Фобоса» какой-то металлический предмет. Чуть погодя я узнал по очертаниям коробку, похожую на те, что мы видели в коридоре. От нее осталась только верхняя крышка, согнувшаяся спиралью, из ее задней стенки торчали растопыренные и почерневшие обрывки проводов. Продвигаясь ради пользы дела наощупь, мы все-таки врезались, в конце концов, в одно из тутошних приспособлений и вызвали короткое замыкание. Кончиться это могло и хуже. Так или иначе, дальнейший путь был пока что невозможен.

Нам не оставалось ничего другого, как выпить до конца горький напиток, приготовленный к нашему появлению. Я развернул башенку к центру зала и поудобнее устроился в кресле.

Изображение города не подвергалось ни малейшему изменению. Только движение на его улицах словно бы усилилось, если такое вообще возможно.

В нижней части экрана был виден проход тесной боковой улочки без мостовой. Фасад нижнего этажа углового дома представлял собой плиту волнистого стекла шириной в несколько метров. Над ней висела крикливая неоновая реклама. Далее шли бесконечные, убегающие вверх, за пределы поля зрения, ряды четырехугольных окон.

Перед панорамным стеклом первого этажа плыл нескончаемый поток людей. Над их головами, в глубине видимого сквозь окно зала стояли столики, накрытые какими-то белыми накидками. На низких, прозрачных стульях сидели девушки в юбочках, едва скрывающих бедра и в ярких кофточках; юноши в обвисающих, блестящих пиджаках; мужчины с нездоровым румянцем на лицах, резко жестикулирующие или, наоборот, отупевшие, уставившиеся в пустоту, разверзшуюся перед их ничего не видящими глазами. Пожилых женщин я не заметил.