Зоны нейтрализации

Все это изображение проступало медленно, словно живой, объемный макет поднимался к нам из глубин гигантского колодца, вертикальные стены которого начинались в метре от носа нашей машины. Мы еще были в зале, еще справа и слева сохранялись в перспективе очертания дороги и массивных стен, но все это таяло на глазах, сменяясь изображением открытого пространства. Наконец невидимая поверхность, как бы поднимающая к нам землю, сравнялась уровнем с краем колодца и тут же расширилась со скоростью света, заполняя собой все поле зрения до горизонта. От элементов здания, в недра которого мы проникли (впрочем, не мы первые), не осталось и следа.

* * *

Солнечный диск, белый, с голубоватым налетом, низко стоял над горизонтом, однако, недостаточно низко, чтобы падающие от холмов тени могли скрыть от нас детали пейзажа. Поверхность перед нами понижалась, постепенно переходя в обширную, зеленую долину. Миллиарды, сотни миллиардов отдельных кристалликов изумрудов и топазов, смешавшиеся с сочностью гранатов, с приглушенными нитями матового серебра и рыжеватой борозды послужили здесь строительным материалом, из которого природа создала свои свободные, полные размаха, но в то же время скромные композиции. Так это выглядело. Но для нас это было в первую очередь зеленью. Поскольку склон, ведущий вглубь долины, сама долина, вплоть до едва проступающих на горизонте горбов фантасмагорических холмов, были одним огромным парком, или, скорее, пышным лугом, напоминающим цветущие альпийские луга в горных заповедниках на Земле.

В центральной части долины, но ближе к нам, чем к ограничивающим ее с противоположной стороны горам, раскинулся город. Точнее, то, что не могло ничем иным быть. Первые его комплексы, перевернутые пирамиды, накрытые куполами, стройные, многогранные башни, неправильной формы, чуть более их высокие, сады, оплетенные паутиной синусоид, с подвешенными словно бы в воздухе эстакадами, вырастали без малейшего перехода прямо из сверкающего всеми цветами, невообразимо красочного луга. И этот город жил. По его воздушным магистралям двигались поблескивающие, пастельных тонов точечки. Кое-где они соединялись, сливались в вытянутые, смазанные полосы, позже разбегались снова, вползая по дугообразным ответвлениям, ведущим на крыши зданий или же по фантастическим спиралям спускаясь на более низкие уровни. Но ни одна из них не касалась поверхности грунта. Там не было дорог, и ничего не было, кроме этого многокрасочного газона и гладких, лишенных отверстий фундаментов строений. Жизнь города сосредотачивалась исключительно на более высоких уровнях, на террасах, на многоэтажных эстакадах, расходящихся переплетающимися петлями.

Я не мог не сказать, как долго мы так простояли, сохраняя молчание, припав шлемами к окнам. Оттуда, где стоял Рива, неожиданно послышался негромкий звук, словно бы вздох. Он оторвался от стеклянной поверхности, обошел кабину и стоял теперь у меня за спиной.

– Хотел бы я знать, – хмыкнул он, – все ли их города выглядят таким же образом...

Я повернулся. Сказал.

– Не думаю, чтобы они выбрали из худших.

Отстранил его, занял место в кресле перед пультом. Отыскал на ощупь клавиатуру объективов. Включил регистрирующую аппаратуру. В блоках памяти нейромата теперь фиксировалось изображение заселенных районов Третьей.

Я выждал минуту. Пожалуй, излишне долго, принимая во внимание скорость, с какой производилась запись. Потом, не отключая аппаратуры, перебросил изображение, даваемое объективами, на экран и увеличил его, насколько это только удалось, до границ контрастности.

Обнимающие долину холмы, выстланные разноцветной зеленью, склон перед нами – все это исчезло из поля зрения. Остались лишь конструкции города, центральной его части. Пастельные точечки, скользящие по синусоидам воздушных дорог, выросли до размеров крохотных жуков. Я не мог избавиться от впечатления, что их корпуса пропускают солнечный свет. Порой мне даже казалось, что я различаю внутри склонившиеся фигурки, но расстояние было слишком значительным, чтобы я мог быть в этом полностью уверен.

Зато магистрали, соединяющие различные здания и комплексы зданий, получили новое измерение, превратились в слегка вогнутые в центральной части полоски, переходящие в дуги и виражи чуть ли не под прямым углом.