Зона горизонта

– И выпало их штук двадцать… не, больше! Целых сорок! – пересказывал малость протрезвевший грибник соседям, пока в очереди в кассу за билетом стоял. – А на двух хрестах-то – тела женские! Холые! Связанные и распятые по рукам и ногам! На хрестах-то они болтались на тех!

– Ешкин кот! Во меня б с пол-литра так мутило! – рассмеялся дедок, пересчитывая копейки сдачи. – Охоленные бабы шо бы мерещились, а не повестки за неуплату по воде-то!

– Вот те крест, старче! Не брешу! Скажи, Павло, скажи ему, шо не брешем! Сам же ж видал! – ткнул мужчина локтем собутыльника, точнее, согрибника.

– Ай, отстань ты, Митько… не нашего ума дело. Не видал я! Не видал, – повторил он прямо в лицо старика, застывшего со сдачей. Тот не торопился. Надеялся про обнаженных еще какую байку-то послушать, чтобы поздней мужиков за удочкой подивить.

– Огонь синюшный, кажи, тоже не видал?! – разошелся Митько. Он теперь горлопанил так, чтобы все пять человек в очереди за билетом слышали его. – Коняку когда хлестать закончил изверх тот, зажглося пламя. Синим оно полыхнуло! Синим! – присел на корточки грибник и развел руки в стороны, выдерживая паузу. – Вот такэ-э-энный столб! Гляжу – а коняки-то и нету!

– О заливает! Сам ты синий! Проспись, братюня!

– А ну, билет скупай и нас не задерживай!

– Тихо вы, охалтелые! – пришлось кассирше Марфе выйти из теплого рабочего закутка. Отставила она кипяток, отложила бублик, что макнуть в джем клубничный зря торопилась, да вышла на моросистый перрон.

– Эй ты! – шикнула на Митько. – С очереди вышел! Дай мне людей поотпускать или милицию на тебя вызвонить?

– Милицию не надо, касаточка, – занервничал Павло, не любивший с законниками пересекаться. В прошлом-то у самого грешок случился с отсидкой в пять лет за кражу. – Водку мы пили. Привиделося ему, честной народ, привиделося про кресты-то! Не слухайте дрянного алкаша!

Павло поднял собутыльника с карачек.

– Ротяру захлопни! – наскоро шептал он. Оттащил на лавочку у рельсов. Опустил мешок податливого тела на три сбитые доски да встряхнул. – Было чего или не было, не мы юродствовали. Не лезь, ховорю! Я на стреме-то, как дурак постоял, думал, кассу заберут. Два трупа! На пятихатку по дурости откинулся! И ты молчи! Пришьют нам… и баб тех, и коняку, и хресты… А молчишь – значит, и не было.

– Они ж там были, Павка… Были две девки-то…

– На, выпей! – пихнул он в руки впечатлительного парня непочатую чекушку.

Павло сам билеты купил. Порадовался, что у кассы мужики и бабы разошлись. Послухали бред алкаша да разъехались по садам капусту квасить, бражку настаивать.

Подошла электричка. Павло затащил корзину с белыми грибами, притулится возле окна, заняв пустым пивным бидоном местечко для Митьки. Тот докуривал возле дверцы. Швырнул окурок о диск колеса. Поморщился от вида стопы искр и шагнул на нижнюю ступеньку.

– Эй… эй ты, хрибник! – окрикнул женский голос. Узнал он лицо кассирши из билетной арки. – Чего там с кобылкой-то стало? Каживал ты, исчезла она. Як так-то?

Грибник головой поводил, не стоит ли где рядом Павка, и выдал:

– Испепелил ее живодер. Синим пламенем испепелил!

– Животину поджег?! Не пошла бы от спички-то.

– Пошла! Синим огнём пошла… Так пошла, что я… – сглотнул он. – Не понял, а хде кобыла-то? Охонь то или нет? Хлабысь! Была коняка и нету! Один синий пепел дурную ромашку заштриховал.

– Синий охонь? Синий, ховоришь? – недоверчиво глядела Марфа.

Митько кивнул и начал креститься не в ту сторону.

Динамик над ухом прокряхтел о закрытии дверей. Лязгнули створки, огородив ширмой грибника с кассиршей, что священника на исповеди с прихожанином.

– Хде было-то оно? – кричала Марфа, ускоряя шаг и держась рукой за створку двери. – Хде лошадь синим жгли?

– В трех километрах! Вышка! Электрическая…

– Нумер какой?

– Четырь… соро…

Разжевывая лязгом колес остатки слов, туман проглотил электричку.

Вернулась Марфа за кассу. Развернула картонку «технический перерыв» и потянулась к телефонной трубке.

– Але, – набрала по номеру старшего по станции, – Яков Хеоргич, соедини с хородом.

– Давай нумер.

– Нуль два.

– Милиция? Чевой-то вдрух?

– Хулихганы. Доложу. Или хошь, шобы сызнова стекла краскою изрисовали?

– Обожди. Наберу я твои нуль два.

…

Вышки с четвертой по сорок девятую умещались на расстоянии в десять километров. Воеводин с Калининым и десять их оперов разделились попарно, прочесывая тропы, по которым в состоянии была пройти телега.

Семен торопился. Как увидел поле ромашек, а на одном из лепестков – синий пепел, рванул наперерез.

– Стой! – не поспевал за ним Володя Белкин, проваливаясь в пустоши кротовых подкопов. Навернулся, а когда из гнилостного благоухания ромашки вынырнул, Воеводина и след простыл.

Семен у кромки поля взял левее. Учуял что-то… Нет, не запах гари или дыма. Цветочный аромат учуял. Яркий. Концентрированный. Что-то знакомое… родное, что-то будто из детства.

– Поле, – вдохнул он полной грудью, – лаванда, ирис, сладкая медуница и полынь с календулой.