Золушка с наганом

Пожалуй, меньше всего добрых слов доста­лось Вяч. Рыбакову («На чужом пиру»). Бла­гожелательная О. Славникова, в чье поле зре­ния попали самые разные авторы - от Лукья­ненко до Липскерова, вообще обходит роман молчанием... Не потому ли, что художественного предмета для разговора нет? Поскольку трудно назвать художественным текст, в котором, цитирую Арбитмана, автор «из четырех­сот страниц... литературе уделяет лишь сот­ню». Понятно, что «ярый демократ» Арбитман по определению должен был очень жестко от­нестись к новому роману Рыбакова («...рас­плачивается талантом беллетриста за грядущее право пасти народы.;.», «...неотделимость творческих и госбезопасных проблем для Рыбакова-2000 выглядит аксиомой»). Но и «государственник» Володихин пишет хотя и мягче, но в том же духе о тексте, в котором «философско-социологический трактат о настоящем и будущем России, введенный в повествование от имени современного отечественного мысли­теля Сошникова, целиком и полностью преоб­ладает над художественной тканью романа».

Я, впрочем, рада была узнать, что герой «Очага на башне» Симагин помирился со сво­ей Асей, что ее сын Антон принял у отчима эстафету, встав «над пропастью во ржи», что злодей Вербицкий потерпел-таки моральный крах, а потом вроде перековался (кстати, наи­более агрессивно-пафосные, обличительные речи Рыбаков отдал именно ему; наиболее че­ловечные, впрочем, тоже). Еще заодно выяс­нилось, что наших ученых, цвет и мозг нации, уничтожали не коммуняки-экстремисты, а, на­оборот, американские шпионы.

Похоже, что антиамериканизм нынче вхо­дит в тот самый «социально-психологический код», который транслируют фантасты. У Рыбакова этот мотив звучит, помимо воли, почти пародийно, но вот и у Столярова в стильном, крепко сколоченном «Жаворонке» Запад из соображений собственной выгоды подспудно препятствует крымско-российской интеграции.

Вот и Марченко в своей статье, целиком посвященной «вейскому циклу» Ю. Латыни­ной, в числе прочего хвалит автора за то, что та, строя модель отношений феодальной Веи и капиталистической Земли, использует (осо­бенно в последнем романе цикла - в «Инсайде­ре») «набор раздражителей, разогревающих сегодняшний российский антиамериканизм». Впрочем, добавлю от себя, Латынина в своих построениях демонстративно отказывается раздавать оценки - вейское общество с его си­стемой взяток и кумовства тоже далеко не идеал. Да и Арбитман - критик жесткий и злоязычный - явно не склонен сводить «вейский цикл» к набору исторических и экономи­ческих параллелей, поскольку Латынину хва­лит. Одну из немногих. Но отнюдь не за «публицизм», а за способность «увязать сюжетность с художественностью».

Увы, именно умение выстроить свой мир, казалось бы, гораздо более ценное для фантаста, чем способность прицепить к этому миру идеологический довесок, в поле зрения критики почти не попадает. А зря. Публицистика - жанр скоропортящийся. А умение создавать миры если не равняет человека с Творцом, то, по крайней мере, приближает к нему.