Золушка

Получила что-то типа порно-«Оскара», к микрофону вышла, шатаясь, несвязно благодарила, устало посмеивалась, вульгарно посылала воздушные поцелуи — была пьяная или одурманенная наркотиками. Эту сцену показали в передаче дважды. Раиса Кузьминична, зажав ладони между колен, раскачивалась из стороны в сторону. Как от физической боли.

Была куколка. Немного избалованная, с характером, но домашняя, ласковая. Мама приходила с работы, девочка готовила что-нибудь.

В пятнадцать забеременела. От кого-то. Как страшное наказание, неизвестно за что. Ад.

Бросила школу, училась на кондитера. Связалась с дурной молодежью.

Мать устроила ее в пединститут. Терпимо прошел год. Взбаламутила одна идиотка… Уехали в Москву. С детства мечтала стать актрисой. Решилась.

Танцевала стриптиз, как оказалось.

Одно, другое, третье не известно…

Позвонила из Калифорнии. «Меня пригласили в сериал! Я буду великой звездой! Меня будет любить весь мир! Ты хотя бы понимаешь это?! Вау!»

Ее счастливый голос был укутан шумом океана. Мать осталась одна. За окном выл осенний ветер, верхушки тополей грустно мотались под серыми тучами.

ТЫ ДОЛЖНА БЫЛА ЕХАТЬ И ЗАБРАТЬ ЕЕ.

Хватит, хватит… Никто бы не поехал и не забрал. Легко говорить сейчас…

Раиса Кузьминична еще больше ушла в работу. Стала директором.

Позвонила незнакомая русская эмигрантка. Сообщила о гибели. От передозировки.

Она жила и не знала, что ее ждет этот страшный час.

Не было тела, похорон, людей. Известие и прежняя жизнь. Не во что перевести горе. Все по-прежнему. Некуда побежать, нечего сделать, некому сказать. Плакать… Она и до этого время от времени надрывно рыдала в одиночестве. Слезы кончались, все продолжалось. Разрядка ради себя. Это мелочевка.

Ей было стыдно перед дочерью.

Дочь не принесла своей смертью забот. Будто испарилась. Будто не было плоти. Оставила чистое горе. И это горе нельзя было рассредоточить на что-то внешнее.

Дочь уходила из мира, а она в эти минуты ничего не чувствовала.

ЖРАЛА ПЕЛЬМЕНИ.

Раиса Кузьминична взяла больничный. Но уже через день вышла на работу. Все говорили, что она плохо выглядит, и умоляли идти домой. Она никому не обмолвилась о своем. Казалось, что тогда выудят откуда-то всю правду.

Не оставляли вопросы, она звонила эмигрантке. Узнавала дочь, новую…

Дочь…

…Которая пользовалась успехом. Хорошо зарабатывала. Глупила с деньгами. И влезла в долги. Катилась вниз. Теряла популярность. Пыталась поразить зрителей, коллег страшными рекордами. Была измотана бесконечными съемками. Случалось, не замечала, что она уже в другом фильме.

Ее кремировали. Прах развеяли на побережье.

Непостижимо.

Нет, непостижимо…

Раиса Кузьминична потребовала, чтобы ей прислали несколько фильмов дочери.

Бандероль пришла сегодня, в День учителя.

«Хай! — улыбнулась дочь Раисе Кузьминичне. — Ду ю лайк ми?»

Кадр остановили, уменьшили на черном фоне, написали имя и годы жизни.

Как ошпаренная, мать закричала, вскочила, стала метаться по квартире. Остановилась у окна и долго выла, зажимая рот руками.

Началось еще одно кино. Она выключила, пульт вылетел из мокрой ладони.

Долго сидела в углу, тишине… Успокоилась потихоньку…

В дверь позвонили.

Шевельнулась надежда. Кто-то пришел спасти.

ПОШЛА ТЫ, СПАСАТЬ ТЕБЯ ЕЩЕ…

Значит, черт принес кого-то…

Нога затекла, спина болела. Не разгибаясь, она похромала к глазку…

Губернатор.

…Удивительная реальность.

Она осмыслила. Глянула в зеркало, устало оценила себя. Открыла. Немного недовольная, чуть ожившая…

Он был с охапкой роз в белой бумаге и с пакетом еды.

Губернатор снял ботинки, а мужских тапочек не оказалось. Прошел в гостиную в носках.

Все это время они молчали. И так ясно, а говорить банальности не хотелось.

— «Дом Периньон», — сказал он, достав из пакета шампанское.

— Дом слёз, — вдруг с дурацким вызовом и нездоровой улыбкой произнесла Раиса Кузьминична. И выдержав паузу, серьезно, но без утверждения заметила: — И ни к чему вам здесь быть…

Губернатор, видимо, понял, что дом слёз — это дом без мужчины. Хотя бы здесь он почувствовал себя абсолютным спасителем.

Он без приглашения сел и сказал, чтобы она достала фужеры.

Раиса Кузьминична подчинилась.

— За женщину, которая еще не состоялась, — поднял тост.

Не стал наблюдать за ее реакцией. Закрыл глаза, пил. Как теленок из соски.

Раиса Кузьминична смотрела на него, не двигаясь.

Благодарная…

Другой мир. Она возвращалась…

Он рассказывал о рыбалке.

Они ели семгу.

Раиса Кузьминична больше прислушивалась к себе, чем к нему. Она незаметно искала новые и новые недостатки его внешности, они успокаивали ее и привязывали к нему.

Она не ждала. И думала, что не надо.

Теперь вдруг почувствовала мощный зов земной души.

Надо.

Она спросила о его семье.

Он рассказывал… Конечно же, ничего хорошего там не было.

Опьянение стало рассеиваться. Раиса Кузьминична осознала, что эта крепкая стена будет рядом только иногда, будет курсировать, как айсберг, между ней и другими.

Уплывая, всегда будет оставлять частицу себя — боль.

Раиса Кузьминична вздрогнула: он еще не уплыл, и даже не приплыл — а боль уже нашла свое место.

— Вы-ы… — протянула она и, помедлив, определила: — недостижимая радость.