Золотые яблоки Солнца

– Я тут! – простонал далекий, еле слышный, знакомый голос.

Там, внизу, на карнизе, на половине высоты собора, мальчишки, щуря глаза, разглядели, кажется, единственное маленькое круглое лицо ангела-бесенка, узнали знакомые глаза, нос, лукавый и нежный рот.

– Пифкин!

С криком они сорвались и помчались вниз по лестницам и темным коридорам, пока не спустились к карнизу. Там, далеко в воздухе, на ветру, над узкой перекладиной, перекинутой через бездну, виднелось лицо, маленькое и такое прелестное на этом пиршестве уродств.

Том пошел первый, не глядя вниз, раскинув руки.

Ральф двинулся за ним. Остальные неуверенно пробирались следом.

– Осторожней, Том, не свались!

– Не свалюсь! Вот он, Пиф!

Это и вправду был он.

Стоя цепочкой прямо под каменной маской на вытянутой шее, под высунувшейся по пояс из камня горгульей, они не могли наглядеться на его благородный профиль, на неотразимый курносый нос, гладкие щеки, пышную шапку курчавившихся мрамором волос.

Пифкин.

– Пиф, чтоб ты лопнул, зачем ты туда забрался? – окликнул Том.

Пиф не отвечал.

Губы у него были высечены из камня.

– Да ну, это просто кусок камня, – сказал Ральф. – Просто горгулья торчит здесь с незапамятных времен, смахивает на Пифкина, и все.

– Нет, я слышал его голос.

– Как это ты мог…

И тут ветер ответил на вопрос.

Он закружился вокруг высоких башен Нотр-Дама. Он засвистел флейтой в ушах горгулий, загудел волынкой в их разинутых ртах.

– Ахххх… – зашелестел голос Пифкина.

У мальчишек зашевелились волосы на затылке.

– О-о-о-о-о, – простонал каменный рот.

– Слушайте! Слышите? – завопил Ральф.

– Да тише ты! – оборвал его Том. – Пиф, а Пиф? В следующий раз, как задует ветер, скажи, как тебе помочь. Как тебя туда занесло? Как нам тебя оттуда снять?

Налетел новый порыв ветра, мешая им дышать, и засвистел в зубах мальчишки, высеченного из камня.

– Один… – сказал голос Пифкина, – вопрос, – выдохнул он, помолчав.

Безмолвие. Новый порыв ветра.

– …за…

Мальчишки ждали.

– …раз…

– Один вопрос за раз! – перевел Том.

Мальчишки покатились со смеху. Да, это точно Пиф, а кто же еще!

– Ладно. – Том сглотнул слюну. – Что тебя туда занесло?

Унылый ветер дул, теряя силу, и голос донесся как из глубины заброшенного колодца:

– Носило… Повсюду… сотни мест… считаные часы…

Мальчишки ждали, сжав зубы.

– Говори же, Пифкин!

Ветер вернулся, жалобно застонал в открытых каменных губах.

Нет – ветер замер.

Хлынул дождь.

Но это было то, что надо!

Капли дождя, прохладные и пронырливые, юркнули в каменные уши Пифкина, полились по носу, фонтаном забили из мраморного рта, так что слог за слогом потекли у него с языка, сливаясь в прозрачные струйки дождя, слитную речь:

– Эй-й! Вот это славно!

С губ у него слетали облачка тумана, брызги дождя:

– Побывали бы вы там, где я был! Ух ты! Меня схоронили вместо мумии! Меня загнали в собаку!

– Мы узнали тебя, Пифкин!

– И вот я здесь, – говорил дождь, стекая в уши, струясь с кончика носа, вытекая хрустальной струйкой из мраморных губ. – Здорово, смешно, чудно – сижу в камне, а рядом, для компании, куча страшилищ и нечисти! И кто знает, куда меня занесет через десять минут, где я окажусь – еще выше? или в глубоченной могиле?

– Где же, Пифкин?

Мальчишки сгрудились кучкой. Дождь налетал порывами, лил как из ведра, едва не смывая их с узкого карниза.

– Ты умер, Пифкин?..

– Пока нет… не весь… – выговорил ледяной дождь в его губах. – Часть меня далеко-далеко, дома, в больнице, а часть – в той египетской гробнице. Часть меня бродит в траве, в Англии. Часть – здесь. А часть – в таком жутком месте…

– Где?

– Не знаю, не знаю я, ах, ребята, не знаю – то на меня нападает смех, до колик, а через минуту я себя не помню от страха. Вот сейчас, сию минуту, я понял, я знаю – мне страшно. Помогите, друзья. Помогите, пожалуйста, умоляю!

Струйки дождя хлынули у него из глаз, как слезы.

Мальчишки протянули вверх руки – коснуться подбородка Пифкина, утешить его… Но не успели они дотянуться…

С неба ударила молния.

Ослепительная, голубая, белая.

Весь собор содрогнулся. Мальчишкам пришлось уцепиться за рога чертей и за крылья ангелов, чтобы не свалиться вниз.

Гром, дым. Грохот обвала, удары камней.

Лицо Пифкина исчезло. Сбитое ударом молнии, оно пронеслось по воздуху и грянулось оземь, разбилось вдребезги.

– Пифкин!

Но там, внизу, у подножия собора, только искры взлетели и унеслись, как пушок, вместе с пушистой невесомой пылью. Нос, подбородок, тугая щека, ясный глаз, тонко вырезанное ушко – все, все унеслось с ветром, как мякина и мелкий, легкий мусор. Только и было видно, что дымок или душок, как клубочек порохового дыма, улетающий к югу и западу.

– Мексика. – Смерч, умевший чеканить слова, как мало кто на земле, раздельно произнес это слово.

– Мексика? – переспросил Том.

– Последнее дальнее путешествие в эту ночь, – пропел Смерч, по-прежнему растягивая, смакуя слова. – Свистите, ребятки, рычите как тигры, ревите как пантеры, завывайте как кровожадные звери!

– Выть, рычать, реветь?