Золотые яблоки

— Послушай, — говорил он, — ты что-то все помалкиваешь. В первый день тебя не остановить было. Пойдем потанцуем, веселее станет.

Илья сначала не соглашался: не особенно хочется танцевать, когда приходишь с работы разбитый, с мозолями на руках, когда с блаженством еще во время еды поглядываешь на чистую постель, но в конце концов не устоял перед мольбами Генки и согласился. Но это оказалось еще не все: Генка как ни в чем не бывало сказал:

— Знаешь, пригласи Олю. Я бы и сам, да неудобно. Тебе по-родственному смелее.

— Какой я ей родственник, — усмехнулся Илья, догадываясь, что творится в Генкиной душе.

— Так она у твоих родственников квартирует, — нашелся Генка. — Значит, ближе.

Илья был не против. В самом деле, у Ольги еще нет подруг, она будет рада.

— Серега, пойдем с нами, — позвал Генка рабочего, щепочкой очищавшего грязь с сапогов.

— Куда, Гена? — спросил Серега, выпрямляясь и посмотрев на ребят усталым взглядом.

— На танцы.

— У-У, — протянул Серега. — Была нужда, за свои деньги да ноги вертеть. Я лучше собственный дом пойду строить. Отделываем уже. Скоро будем заселяться.

Не собственный, а своими руками, — поправил его Генка, вспоминая, что и Василий говорил так же. — До собственности сами не свои, кулачки проклятые. Атавизма в вас полно.

— Какого, Гена, атавизма? — заинтересованно спросил Серега.

— Самого обыкновенного. Все старинушкой живете, все бы себе.

— Что ты напустился на человека, — вмешался Илья. — Он строит после работы, и, конечно, собственный это дом. Тут даже гордость есть — сам делал. Это и есть собственность в широком понятии. Вот строим мы завод, я тоже могу сказать — наш собственный, хотя он и не собственный, если разобраться.

— Видали, теоретик выискался, — насмешливо заявил Генка. — Вся беда, что он — как небо от земли от этого самого широкого понятия.

— Ты, Гена, совсем не признаешь меня за человека, — с горечью сказал Серега. — Я, когда говорил, думал то же, что и Илья: собственный дом, собственный завод, земля, на которой стою, — собственная. А ты к словам придираешься. Атавизм приплел, хотя и не знаю, что такое атавизм. У меня это самое широкое понятие в горбу с потом и кровью въелось, мне ведь не с твое годков-то. — Взглянул на Илью: так ли, мол, я объясняю. Понял, что так, и удовлетворенно добавил: — Идите и танцуйте. В свое время я тоже танцевал. Правда, нынешние танцы — простое топтанье: взад-вперед, взад-вперед. Мы красиво танцевали. — И Серега, к веселью ребят, растопырив руки, прошелся на носочках. — Идите, а завтра ко мне в гости. У меня Аня приедет.

— Что ты говоришь? — обрадовался за него Илья. — Когда?..

Дома Илья торопливо поел, а потом долго стоял перед зеркалом, завязывая галстук. Галстук попался плотный, как из клеенки, узел получался кривой, некрасивый.

— Когда тебя ждать? — спросила Екатерина Дмитриевна, наблюдая за сыном. — Ты идешь с Галей?

Илья сразу потемнел лицом. Со злостью отшвырнул галстук в сторону, выправил воротник рубашки поверх пиджака. Так было проще и свободнее.

«Собственно, и одеваться-то не для кого, — подумал он, — а еще прихорашиваюсь».

— Вы поссорились?

Он опять не ответил, но мать поняла его.

— Раньше ты все рассказывал, — с грустью сказала она, — даже о том, с кем подрался. Я чувствую, что тебя гнетет не работа. Хорошо, — покорно вздохнула она, — я от тебя ничего не требую.

— Самое странное, что мы с ней совсем не ссорились, — сказал Илья, расчесывая жесткие, торчащие волосы. — Мы говорим с ней, когда видимся, но все как-то не так… — Он бросил расческу и перевел разговор на другое. — Я приду после двенадцати, возьму ключ, чтобы не тревожить тебя.

— Возьми, хотя я все равно услышу. — Она придирчиво оглядела его и осталась довольна. Все в нем было ладно, все шло ему, а белый воротничок рубашки красиво оттенял загорелую мускулистую шею. И ей стало обидно, что Галя предпочла кого-то другого.

* * *

Генка ужинал с братом. В комнате было прибрано, но как-то без уюта. Едко пахло красками. Илья с любопытством оглядывал стены, завешанные небольшими этюдами.

— Вот ты какой! — воскликнул Василий. Он сидел на табурете, неловко вытянув под столом протезы, — Генок каждый день рассказывает о тебе, но все же я представлял не таким. Знаешь, что он сказал о тебе?

— Вася, — недовольно остановил его Генка.

— А ты не скрывайся. И в глаза и по-за глаза о друзьях говорят одинаково. Он сказал о тебе, что ты длинный, как журавль, и теленок. Журавлиного в тебе ничего не вижу. Это он на свой рост мерял…

— Вася! — опять сказал Генка.

— Не нравится, друг мой? Другим перемывать косточки ты мастер. Объясни-ка, что в нем от теленка?

Генка, насупясь, сказал Илье:

— Ты не слушай. У него дурацкое настроение. Взялся два ковра нарисовать, вот и злится.

— Если тебе не хочется, чтобы я их делал, — откажусь!

— Не мне — тебе не хочется! Не рисуй, раз противно. Проживем и без них, не первый раз без денег. А ты: возьму, возьму. И нечего на других зло срывать.

— Он всегда прав… — Василий жалко улыбнулся. — Ты извини, Илья, если что не так. Он ведь тобой бредит. А про теленка я просто так…