Золотой песок для любимого

Она остановилась, не решаясь разрушить братание, ее толкали, чуть было тоже не захватили в объятия чьи-то длинные руки. Они нависли над ней дугой, но она увернулась, как норовистая лошадь, которую собираются запрячь. Не выйдет против воли, усмехнулась она про себя.

Она неотрывно смотрела на мужчину подле Николая. Глядя на него, она почувствовала, что ей хочется увидеть каждую пуговицу на его костюме. Рассмотреть крапинки на шейном платке. Она заметила, как ухожены его руки, которые сейчас держали Николашу за шею…

«Чистая порода, – пришла сама собой фраза. – Не полукровка. Барин».

По губам Елизаветы Степановны пробежала улыбка.

«Как будто жеребца оцениваю, – одернула она себя, – на ярмарке».

Она продолжала стоять, вокруг нее гудело, свистело, смеялось, кашляло…

– Глядите, сестрица! – Николаша кинулся к ней, увлекая за собой нового приятеля.

Они навалились на нее, Николаша как-то вывернулся, и его знакомец, а это был Галактионов, припал к ее груди.

Не давая себе отчета в своих мыслях, не сдерживая их, она подумала: вот бы так навсегда. Его светлые волосы разметались, задели ее щеку, когда мужчина поднимал голову от ее груди. Казалось, чистым шелком прошлись по ней, а не волосами.

Позднее она довезла его на Остоженку. Сама правила, да так лихо покрикивала: «Пади, пади, держи правей!», что они с Николаем хохотали.

Было ясно, что все эти люди уже выпили с соучениками. И были готовы еще.

– Сестра, отвези нас…

Он назвал ресторан, дорогой и дальний, но она и слова не сказала против.

– Пошли. – Она развернулась, они двинулись следом.

Потом Николаша остановился и свистнул так, будто был в диком лесу. Тотчас на свист явилась еще парочка соучеников разных лет. Они погрузились в санки, и сама Елизавета Степановна была сейчас лихачом.

– А ну пади, пади прочь! – кричала она, как будто тоже хлебнула вместе с университетскими.

Она доставила своих пассажиров до места, пообещав заехать перед утренней зарей.

Мужчина был уже ей представлен, он оказался вовсе не пьян, он дурачился, чем понравился ей еще больше.

– Не стоит беспокоиться, Елизавета Семеновна, я позабочусь о вашем брате…

– Я приеду за вами, – твердо сказала она. – Такой славный праздник… Чувствуешь, будто тоже причастна…

– Ты! Ты! Елизавета, родная! Да как же не причастна! – пьяно благодарил Николаша сестру.

Она подняла руку, и он, словно хорошо тренированный щенок, умолк.

Она заметила, как Галактионов засмеялся. Ей показалось, что с одобрением.

Елизавета Степановна как сказала, так и сделала. Когда утренняя заря занялась, она подала лошадей ко входу в ресторан и доставила домой всех своих пассажиров. Галактионова – последним. На Остоженку.

Ох, как зашлось сердце, когда он указал, где встать. Какое место, какой дом…

Через день Михаил Александрович зашел к ней на Варварку, в контору, чтобы засвидетельствовать почтение и поблагодарить…

Они разговорились, нашлись общие темы. Галактионов увидел у нее столик в углу.

– Вы тоже любите маркетри? – спросил он, указывая на него.

Кардакова проследила за его взглядом, поняла, о чем он, и сказала:

– Чрезвычайно. Люблю старинную русскую мебель.

Этот стол она подхватила недавно в лавчонке, которая закрывалась и распродавала все подчистую. Она сама не знала, чем понравился он ей. Ценой, наверное. Столько дерева, полированного, да с рисунком из разных кусочков, да почти за так. Она взяла. Домой не повезла, там у нее хорошая мебель, заграничная, дорогая.

– Маркетри – моя давняя любовь, – продолжал Михаил Александрович, оглядывая столешницу. – Я думаю, – продолжал он, – это прошлый век. Мой дед собирал коллекцию маркетри, у меня кое-какие вещицы есть. И если вы такая же любительница, как и я, приглашу вас осмотреть…

Елизавета Степановна почувствовала, как давно забытый восторженный трепет поднялся в груди.

– У меня буфет отделан в этой технике, шкафы. Это в Москве. Но кое-что осталось в родовом доме, в имении, – говорил он, проводя рукой по краю стола. Осторожно, нежно. Елизавета Степановна смотрела, как безукоризненно отполированный указательный палец ласкает… дерево.

Она вздохнула, чрезмерно шумно, потому что он услышал и поднял голову. Она закашлялась.

– Вы простудились, развозя нас по домам, – заметил он.

– Да нет, как можно… – проговорила она деревянным голосом и сама на себя рассердилась. Ну почему она должна деревенеть при нем? Зажиматься? В конце концов он к ней пришел, она в своей конторе. Она что, забыла, кто такая? Ну и что, если он барин с полированными ногтями. А денег-то наверняка у нее больше! Дом на Остоженке? Так это еще дед небось купил. А она сама доехала до Варварки! Откуда? Из Вологодской деревни. Он небось не слыхал про такую.

Елизавета Степановна выпрямилась.

– Маркетри, – сказала она иным тоном, – насколько я понимаю, особая техника, не так ли?

Ей понравился собственный голос на этот раз. Он был ровный, спокойный. Да, она спрашивает его о том, что знает он. Так пускай рассказывает. Она готова учиться. Она не отказывается. Пожалуйста, учите тому, что она не знает. Но голова у нее на том месте, где надо, она все схватит и все поймет.