Ножом с острым лезвием разрезала живот медведю, которому дала особенное питье за час до операции. Она ввела трубочку в желчный пузырь. По ней потекла желчь в бутылку, которую она подставила. Алексей чувствовал теплый запах, который исходил от нее. Когда Мун-Со закончила, он вынул из кармана часы. Прошло три минуты.
– Удивительно, – пробормотал Алексей. – Он будет жить?
– Конечно. И после того, как я подою его снова.
– Он молодой? – Алексей кивнул на зверя, распростертого в клетке.
– Ему четыре года. Первая дойка в три. – Она подняла бутылочку, покачала ее. – Это знают китайцы почти три тысячи лет, – сказала Мун-Со. – Они не забудут еще столько же. – Он молчал, она изучала его лицо. Потом наконец сказала: – Ты ищешь золото.
– Да, но никак не найду. – Он быстро поднял голову.
Мун-Со усмехнулась:
– Ты уже нашел его.
– Нет, – он покачал головой, – я говорю правду.
– А я говорю – нашел. Только ты его пока не узнал.
– Я не могу не узнать самородное золото, Мун-Со. Я учился в горном заведении, я знаю все тонкости месторождений, все сопутствующие элементы, я…
Но она упорно качала головой:
– Ты его нашел. Только тебе надо его узнать…
После того он бывал у Мун-Со не раз и всегда задавал этот вопрос – что она имеет в виду? Но Мун-Со твердила:
– Придет время, ты узнаешь сам.
– Но, Мун-Со, у меня времени в обрез.
– Тебе его хватит, – настаивала она.
Алексей усмехнулся. В Барнауле он купил специально для нее связку бубликов с маком. Вдруг они что? Околдуют ее сердце?
Он поежился, чувствуя, как холодок лезет за воротник ватника погреться. В том году на Алтае зима угрожала начаться рано. Поговаривали, что в конце сентября станут ездить на санях. Кто знает, так ли будет, но если в первые дни октября выпадет снег, то он не стает, а останется лежать. Потом ударят такие морозы, что через Обь можно переехать на санях на другой берег.
И тогда – все! Зимовать он будет в монастыре, который укажет ему отец…
– Я сказал тебе про Мун-Со, – напомнил ему алтаец.
– Я заеду к ней, – сказал Алексей. – На обратном пути. Все собрались? – спросил он проводника.
– А как же, все. Давно ждут… – Он улыбнулся, а Алексей в который раз удивился – какие белые зубы у этого человека. Не то что ноги…
Алексей отдал ему седельную сумку, и они вошли в зимовье.
– Мужчины гоняются за красивым лицом, – говорила Лидия, глядя на Варю. Они говорили давно, выпив чаю с шоколадными конфетами. – Удивляешься? Неужели сама не знаешь? – Лидия раздвинула губы медленно, словно нехотя.
– Ты на самом деле так думаешь? – Варя удивилась, потому что думала иначе. – По-моему, не все так просто…
Она смотрела на Лидию Жирову и удивлялась. Она была старательно завита, а одета так, словно дорогая карета с минуты на минуту подкатит к подъезду и куда-то увезет ее. Шелковое платье шуршало, когда она поднимала руку или меняла позу. Тонкие золотые браслеты отзывались звоном. Золотая цепочка на шее искрилась, с нее свисали крошечные часики. Ноги, обтянутые шелковыми чулками с шитьем, вдеты в серебряные туфельки.
То и дело Лидия подносила к губам руку, трогая их. Варе показалось, что она ждет похвал и восторгов, – кольца, нанизанные на тонкие пальцы на самом деле хороши. Но она ошибалась – перед Вариным приходом Лидия пила какао и слегка обожгла нижнюю губу. Это ее заботило сейчас больше всего.
Варя заметила не только кольца, но и другое – следы синих чернил на указательном пальце.
– Я не говорю о женщинах с деньгами. – Лидия раздвинула красные губы. – С вами все по-другому. Я про таких, как сама. Поработить женщину, позабавиться и бросить – вот первобытное желание мужчины.
Варя покачала головой.
– Какая неожиданность, Лидия, слышать это от тебя. Никогда не думала, что ты настолько сурова к мужчинам. По-моему, когда мы учились вместе в Смольном…
– Они суровы ко мне, – перебила ее Лидия усмехаясь. – Ладно, – она махнула рукой, – о чем мы говорим? Я рада, что ты нашла меня, Варя.
– Я всегда о тебе помнила, – поспешила добавить Варя. – Шурочка тоже.
– Волковысская? – Губы Лидии скривились, а глаза вспыхнули. – Неужели снизошла до памяти обо мне? – Она скрестила руки на груди, браслеты убежали под рукава платья, открыв тонкие запястья.
– Почему ты так говоришь? – Варя с жаром приготовилась убеждать подругу, что Шурочка Волковысская прекрасно относится к Лидии.
– Она всегда держалась высокомерно, по крайней мере со мной. Она такая заносчивая.
– Неправда! – заступилась за подругу Варя.
– Но если я от тебя, Варя, потерпела бы даже это, то от нее – нет. Кто она такая? Точно такая, как я. У нее нет родителей, у меня – тоже. У нее нет денег, у меня тоже. Коне-ечно, ты можешь смеяться и говорить, мол, у нее есть имя. Еще бы, папаша застрелился, чтобы не увидеть краха своей семьи. Мать умерла от горя и позора…
Варя стиснула руки, поднесла их к груди и побледнела.
– Что такое ты говоришь! Шурочкин отец погиб на охоте. Ее мать умерла от неизлечимой болезни.
– Да? Она тебе рассказывала? Больше слушай, – фыркнула Лидия. – Я знаю, что произошло на самом деле.