Читаем “Золотой осел" Апулея. Архетип трансформации полностью

Черный, белый и красный — это не только типичные цвета алхимического процесса. Они использовались задолго до этого для украшения гробов и всего связанного с культом мертвых. В греко-римскую, а также в египетскую эпохи это были цвета потустороннего. Черный и белый — это, в некотором роде, не цвета, потому можно смело сказать, что они связаны с потусторонним. Это крайние противоположности вне спектра «игры цветов жизни». Например, в древней Спарте белый цветов горя и смерти, как у нас черный. В Китае белый — это тоже цвет смерти. Так что черный и белый по всему миру связывались с потусторонним, со всем, что лежит за пределами видимой, земной жизни, а красный считался символом жизненной сущности. Красные цвета встречаются в египетских гробницах, и даже раньше, в доисторические времена, тела или всю внутреннюю поверхность гроба покрывали или смазывали красным, что символизировало продолжение жизни за гранью, а также идею о том, что мертвые не мертвы, а продолжают жить неким образом.

Эти четыре цвета алхимии Юнг сравнивал с типичными стадиями спуска современного человека в бессознательного. Чернота соответствует первому осознанию бессознательного, тени, когда прежний сознательный подход угасает. На этой стадии обычно возникает проблема тени. Тень здесь представляет собой все бессознательное и все, оставшееся «в тени» в результате следования прежней сознательной установке. Следовательно, очень часто первое столкновение с тенью приводит к глубокой подавленности, смятению, чувству погружения во тьму, разрушению прежней сознательной установки. Затем появляется зеленый аспект с его цветами и животными, значит, после проработки стадии столкновения с тенью, начинает возвращаться жизнь.

Но это только переходный аспект. Затем наступает следующий этап, проблема осознания анимуса или анимы, которая уводит далеко от внешней реальности. Интеграция этих двух сил требует тяжелой работы, которая займет годы. На этой стадии человек все еще остается, так сказать, в мире смерти. Проблему анимы или анимуса можно решить только во время периода глубокой интроверсии. Даже если она появится в жизни в форме переноса, то есть, в проекции, работать можно только над субъективным внутренним аспектом. Таким образом, это стадия, которая учит отделению от внешней реальности, когда реторту своей внутренней работы следует держать запертой и придерживаться саморефлексии (в буквальном смысле слова).

На черной и белой стадии алхимик должен тяжело трудиться, как и анализанд в анализе. Опус, работа, состоит в попытке осознания этих сил. Однако, после этой стадии, как говорят алхимики, тяжелой работе приходит конец. После этого остается только продолжать поддерживать субстанцию на медленном огне, без особенных усилий. Затем само по себе появляется rubedo, красный цвет. Тогда можно открыть реторту, и, выражаясь алхимическим языком, появится солнце или алхимический камень и начнет править миром.

Выражаясь менее поэтическим языком, это означает начало осознания Самости, которая в этот момент завладевает процессом, так что эго больше не приходится работать. Интроверсия может быть ослаблена, так как при осознании Самости равно важно знать, следует ли предпринять внешние шаги, чтобы осознать Самость. Человек становится слугой изменчивого начала, которое иногда проявляется в интровертной, а иногда в экстравертной форме. От Самости может поступить приказ совершить что-то во внешнем мире или осознать что-то в себе. Реторта стала избыточной, потому что Самость не разваливается: твердость сосуда стала твердостью «философского камня», иными словами, постоянным внутренним опытом Самости, которая придает личности внутреннюю устойчивость, избавляя от необходимости во любой внешней опоре или укреплении[119]. Во многих алхимических текстах сосуд и то, что в нём готовится, то есть философский камень, — это одно и то же. Это символ твердого ядра внутренней личности. Она не тождественна эго; скорее, эго осознает себя в услужении ей. Потому философский камень в алхимии называют царем, новым правителем, который далеко превосходит эго по силе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология