Золотой крест

Вместе с однополчанами Александр Кузнецов набрал высоту, но перед тем, как броситься в атаку, попал под вражеский обстрел. В ответ он ударил из пулемета в массивную грудь бомбардировщика. Пули угодили в цель. Левый мотор «юнкерса» загорелся. Однако немецкий летчик, не желая прыгать на нашу территорию, усердно заскользил в воздухе, пытаясь сбить пламя.

Кузнецов быстро развернулся, зашел к «юнкерсу» сбоку и второй очередью прострочил пилота. Машина вместе с бомбовой нагрузкой тяжело, с надсадным хрустом упала в сосняк, кудлато разросшийся на куполообразном взлобке. Бомбы взорвались. Кузнецов сверху увидел, как многолетние сосны, вывернутые с корнями или срезанные под самый комель, перевертывались в воздухе и падали поодаль от образовавшейся гигантской воронки.

— Ура! Наша взяла! — радостно закричал командир звена. — Смерть фашизму!

Возвращаясь на аэродром, Кузнецов вспомнил, что справа совсем недалеко город Могилев. «Как-то там моя Женя? А что, если немцы подойдут и сюда? Сумеет ли она эвакуироваться? И какой же я недогадливый: не мог ни разу поговорить о том, что для военного человека разлука с женой может прийти в любую минуту».

Эх, будь бы сейчас мирная пора! Александр подвернул бы к Могилеву, низко пролетел над своим домом и в знак приветствия молодой жене помахал плоскостями самолета с красиво вычерченными красными звездами. Но теперь надо быстрее попасть на аэродром, отдохнуть и снова а воздух.

— Товарищ майор, младший, лейтенант Кузнецов возвратился с задания, — начал докладывать он командиру полка, приложив руку к пилотке, из-под которой густо топорщились русые кудри.

— Вольно, Александр Васильевич, — сказал майор. — Все ясно. Видел своими глазами. Горжусь тобой!

— Неужели видели? — обрадовался летчик.

— Как на ладони, — подтвердил командир полка. — За отвагу и умение награждаю тебя подарком.

Он вручил ему авиационные часы с разобранного самолета «И-16».

За два дня войны Кузнецов сбил два немецких бомбардировщика. Казалось, сделал много, и в то же время мало. Много потому, что не каждый летчик ежедневно уничтожает по самолету. А мало оттого, что урон для врага еще явно неощутим.

Фашистские самолеты висели в воздухе целыми стаями, залетали далеко в наши тылы и сыпали бомбы не только на военные объекты и предприятия, но и на беззащитных беженцев, идущих по проселочным дорогам, на крестьян, занятых полевыми работами, на мирные деревни и рабочие поселки.

Во время очередной атаки Александр Кузнецов метко расстрелял третий бомбардировщик. Очередь, как видно, попала в бензобак, и самолет взорвался в воздухе.

Бой проходил весьма интенсивно и напряженно. Авиатор, заходя то справа, то слева, то под брюхо машины, не почувствовал, как в правую ногу выше колена ударила немецкая пуля. В горячке боя так бывает, когда нервы напряжены до предела.

Уже совершая посадку, пилот почувствовал, что правая нога не действует. Он ощупал ее, потянул крагу кверху и тут увидел залитый кровью ботинок.

Самолет удалось посадить благополучно. Но летчик ступить на ногу не мог: пуля задела кость.

Из густого кустарника быстро выскочила зеленая машина с яркими красными крестами на боках и увезла раненого. Лежа в машине, Кузнецов горько думал: «Значит, отлетал, Александр Васильевич. Недолго ты повоевал. И когда меня хлестнуло? Людей я учил сообразительности, а сам забыл про нее. Я и теперь не знаю, откуда он ударил меня».

Вот и Минск. Машина мчится на большой скорости, то и дело объезжая развалины, обгорелые бревенчатые простенки, изуродованные стропила, деревья, вырванные с корнем.

На изгибе улицы летчик увидел, как недавним бомбовым ударом, будто огромным кинжалом, отсекло у двухэтажного дома кирпичную стену. Она упала на асфальт, разбилась на куски, а комнаты остались невредимыми. В одной из них в углу стояла аккуратно заправленная кровать, накрытая розовым покрывалом, с горкой белоснежных подушек, в другой — над письменным столом возвышались штабели книг.

«Кому эти люди мешали жить? — мысленно спрашивал Кузнецов. — Кому они угрожали? Может быть, вот так же теперь выглядит и наша комната? Эх, Женюрка, где ты? Что с тобой, моя дорогая?»

Близ ограды госпиталя, под раскидистой липой, осколком убило молодую женщину. Мальчик, не более трех лет, в темно-синем матросском костюме, ухватился за ее окровавленную руку и настоятельно требовал:

— Ну, мама, вставай же. А то опять прилетят... Мама, вставай быстрее.

Из Минска санитарный самолет доставил Александра Кузнецова в Москву, в госпиталь.

Припоминая пережитое, Кузнецов разволновался и уснул уже далеко за полночь.

А утром, когда солнце поднялось над крышей противоположного пятиэтажного дома и ярким решетчатым квадратом упало на койку Кузнецова, он тотчас проснулся. Сцепил над головой пальцы, развел локти в стороны, попробовал потянуться, но рана дала о себе знать.