Золотое сечение (седьмая скрижаль завета)

Я замер. Замер, потому что до этого момента я все еще сомневался. Мне казалось, что Андрей все-таки не сможет правильно «угадать» все известные нам Скрижали. Но сейчас я понял, что он не ошибется. И это даже испугало меня. Как ему это удается?!

— Хотя ваши читатели, я думаю, — добавил тут же Андрей, — решили, что третья Скрижаль посвящена страданию и счастью: «отрекись от страдания, выбери дорогу к счастью». Третья Скрижаль этому, конечно, не противоречит, но ее суть в другом...

Он прочел мои мысли! Да, так было со всеми книгами, и особенно с «Учителем танцев». Когда я писал тексты, сами собой возникали разные уровни смысла. Это получалось не специально. Смысл Скрижали, словно желая остаться неузнанным, прятался за мыслями, которые в конечном счете и становились лейтмотивом книги.

Иногда я намерено опускал некоторые подробности. Например, с определенного момента мы с Данилой решили не давать географических привязок нашим поискам. Но в остальном тексты книг сами собой становились «ребусами». Я как раз пытался добиться большей понятности... Но как Андрей их разгадывает?

— Когда я думаю о ваших героях, — продолжал Андрей, — о Кристине, Илье, Максиме — обо всех, я вспоминаю одну мою знакомую. Она искренне верит в перерождение душ и в подобные вещи, к чему я, понятно, отношусь скептически. Но когда она начинает все это объяснять, даже у меня, несмотря на всю мою предубежденность, дух захватывает! Так вот, о таких людях, как ваши герои, она говорит — «старая душа»...

Что это значит, я могу рассказать только «теоретически». «Старая душа», как я понимаю, это человек, который уже множество раз перерождался. Его душа прошла мириады испытаний, познала взлеты и падения. И в конце концов обрела мудрость. В новое перерождение «старая душа» приносит свой прежний духовный опыт. И развивается не от нуля, а уже с высокого уровня. Примерно так.

Так вот, сейчас я должен составить психологический портрет Максима, а у меня на языке крутится одно и то же — «старая душа», «старая душа», «старая душа». И какую же, черт возьми, Скрижаль было бы правильно спрятать в «старой душе»?! В такой старой!

Андрей продолжал шутить и смеяться. Причем делал он это необычайно светло и радостно, даже когда иронизировал. Я смотрел на него и удивлялся этой его загадочной способности легко думать. Он размышлял о сложнейших вещах без духа тяжести. Он делал их прозрачными и вглядывался в них, словно ребенок, любовался ими. Старая душа...

— И что я думаю?.. Я думаю, что старой душе всего сложнее даются простые решения. Сложить два и два на примитивном калькуляторе и те же два и два на самом современном компьютере — это не одно и то же! Понимаете, что я имею в виду? Калькулятор справится с этим заданием в два счета, компьютер еще даже не успеет операционную систему загрузить!

С другой стороны, ведь мы с вами хорошо знаем, что одна и та же мысль в устах мудреца и дурака — это две разные мысли. Простое решение «старой души» — это завершение круга. «Молодая душа» может сказать: «Страдание — это ерунда!» Но что она знает о страданиях? Нет, это лишь бахвальство.

Когда же «старая душа» говорит, что страдание иллюзорно, мы видим величие духа.

Я слушал Андрея и думал. Я думал о нем самом, о Даниле. Они — «старые души». Очень трудно писать о «старых душах». Кажется, такой человек говорит простые и понятные вещи. Но из его уст они звучат совсем по-другому. Передают ли мои книги эту глубину? Боюсь, что нет, А мне бы так хотелось, чтобы многие люди могли прикоснуться к этой глубине, ощутить ее.

— Ну что ж, все необходимые предварительные пояснения сделаны. И я читаю очень важный кусок... — Андрей достал из кармана пиджака «Учителя танцев» и начал читать. «Я все же, я — стоик, — говорит Максимилиан Сексту, — И я верю, что мудрый, чьи суждения истинны, является единственным хозяином своей судьбы. То, что я почитаю — добродетель, справедливость, мою личную ответственность перед небом, — не может быть у меня отнято, и это моя судьба.

Никакие внешние силы не могут лишить меня моей добродетели, моего справедливого рассуждения, моей личной ответственности за мои поступки. Я — царь и господин своего внутреннего мира, и он неприкосновенен ни для императора, ни для черни.