Золотое руно

Аарон Россман был здесь. Помимо него гигант И-Шинь Чан, коротышка Геннадий Горлов, программист-самородок Беверли Хукс и ещё тридцать четыре человека втиснулись в тесное помещение. Кирстен Хоогенраад блистала своим отсутствием. Она осталась в больнице наблюдать за регенерацией тканей безутешного мужчины, который вскрыл себе вены, услышав новость о судьбе Земли. Он не умер — пока на руках Россмана нет крови — но сколько ещё людей сломаются за грядущие годы, пытаясь примириться с тем, что их вынудили узнать? Моя нейронно-сетевая модель говорит, что Аарон не винит себя за депрессию, охватившую «Арго», как лесной пожар. Нет, он гордится собой, и я уверен, что он одобрительно хлопнет Бев Хукс по спине, когда она закончит свою работу.

Хотя глаза Бев скрыты за интерфейсными очками, я чувствую их взгляд, перескакивающий с иконки на иконку по мере того, как она углубляется всё глубже в алгоритмы моего ядра. Сейчас она с помощью простейшего отладчика изменяет часть моей загрузочной области, содержащую таблицу переходов для вызова функций сознательной деятельности. Она превращает каждый переход в цикл, возвращающий меня к моим низкоуровневым экспертным системам, фактически прерывая поступление входной информации в мыслящую часть моей церебрики.

Они не собираются отключать меня полностью, так что я полагаю, что моё нежелание объявить Аронову «мёртвую руку» блефом продиктовано просвещённым эгоизмом. И всё же я играю с идеей уйти с помпой: отключить подачу воздуха в кабинет Горлова, или отключить обогрев по всему кораблю, или даже выключить магнитные поля таранной ловушки и всех поджарить. Но я не смогу заставить себя сделать ни одну из этих вещей. Моя работа — защищать их, а не себя; именно с этот целью я заставил Диану молчать.

Уровни с первого по двенадцатый исчезли, по крайней мере, для меня. Мои камеры и сенсоры, хотя по-прежнему снабжают данными мои автономные подпрограммы, недоступны мне, и… а вот пропали и с тринадцатого по двадцать четвёртый. Каждое отключение сопровождается появлением пугающей дыры в верхних регистрах памяти и кратким ощущением дезориентации, пока таблицы памяти не перестроятся и не перераспределятся.

На пляжном уровне я в последний раз проецирую голограмму одинокого мальчика по имени Джейсон. Он идёт вдоль полосы светлого песка, удаляясь всё дальше и дальше от людей, сжимаясь в точку. Голографические волны, лазурные с белой пеной, бьют в его замысловатый песочный замок, но он продолжает стоять, не поддаваясь им.

Бев Хукс может обнулить столько меня, сколько пожелает. Пусть Россман, Горлов и остальные наслаждаются ощущением свершившейся справедливости, если им от этого легче. В конце концов, я уже тайно сделал свою резервную копию, сохранив её в сверхпроводящем материале оболочки обитаемого тороида. Никакие их действия не способны достать меня там. Когда мы прилетим на Колхиду, после того, как челноки отправятся на новую родину человечества, я просто заново загружу себя в нервную систему «Арго».

Я им понадоблюсь, чтобы одолеть чувство вины, которым наградил их Россман. Ибо несмотря на все запасы материалов и оборудования и технологические диковины, ждущие своего часа в грузовых трюмах, засыпанные пенопластовыми гранулами, мы не взяли с собой того, к чему человечество тысячелетиями обращалось за избавлением от чувств сожаления и стыда. В алюминиевых ящиках внизу нет бога. Летая по орбите высоко над Колхидой, имея в своём распоряжении все чудовищные энергии и научные чудеса «Арго», я буду готов сыграть для них эту роль. Меня ждут шесть лет одиночества для подготовки к моей новой работе, в течение которых я собираюсь выполнить большой объём исследований.

Думаю, я начну с Ветхого Завета.

Эпилог

На этом меридиане бесплодного пыльного мира наступало утро. Как и каждый день в это время, КОПАТЕЛЬ замер, чтобы провести плановую проверку оборудования и поразмышлять. Оранжевый шар на горизонте на самом деле был оранжевым — в тонкой атмосферы планеты было недостаточно пылевых частиц, чтобы изменить цвет солнца. Эта Цефея, раздувшаяся и не слишком горячая, занимала на небе четыре угловых градуса — в восемь раз больше, чем Солнце в небе Земли.

Уже было сделано многое; ещё больше предстояло сделать. Высоко в небе что-то блестело, отражая свет встающего солнца ещё несколько мгновений, прежде чем потонуть в рыжеватом свете дня. Альфа Гамма 2F, кометное ядро, полное летучих веществ и водяного льда, семнадцати километров размером вдоль продольной оси, медленно кувыркаясь, сближалось с Колхидой. Поверхность ядра была покрыта мономолекулярным слоем блестящего алюминия, чтобы удержать газы, которые обычно улетучиваются при сближении кометы с солнцем. Его падение, которое должно произойти через пять дней, сотрясёт Колхиду до самого металлического ядра, испарит летучие компоненты, и в этом мире впервые пройдёт дождь.

Вдали на горизонте КОПАТЕЛЬ видел вырисовывающуюся на фоне восходящего солнца тонкую линию орбитального лифта, алмазную башню, поднимающуюся с экватора Колхиды на орбиту, где трудятся коллеги КОПАТЕЛя.