— Клавдия, — вскричал я. — Твое предложение гениально! Ты — самый настоящий политик, и я должен попросить у тебя прощения за свои невежественные слова.
Разумеется, я не счел нужным пояснить, что, предложив сделать Сенеку императором и всячески поддерживая его кандидатуру, я превращаюсь в одну из ключевых фигур заговора. Если же мой замысел осуществится, то я смогу рассчитывать на благодарность Сенеки, тем более что когда-то я был одним из его учеников, а в Коринфе служил под началом его брата и был у того на хорошем счету. Молодой же Лукан, племянник Сенеки, дружил со мной; можно даже сказать, я был одним из самых его близких друзей — ведь я всегда так расхваливал его многочисленные стихи.
Мы с Клавдией долго и горячо обсуждали ее предложение и пришли к полному согласию. Мысль о Сенеке-императоре нравилась нам все больше, и на радостях мы решили выпить немного вина. Клавдия собственноручно принесла его из кладовой и даже почти не ругала меня за то, что я несколько перебрал. А потом мы отправились с ней в нашу спальню, и я, желая рассеять любые ее подозрения, впервые за много недель исполнил свой супружеский долг.
Утром голова моя пылала от выпитого вина и восторга, и я едва ли не с сожалением думал об ожидающей твою мать судьбе. Я прекрасно понимал, что со временем мне придется освободиться от нее ради твоего блага и что простой развод Антонию не удовлетворит. Клавдия должна будет умереть, но, к счастью, только лет через десять-пятнадцать. За эти годы много воды пронесет Тибр под мостами Рима. Будут в вечном городе и болезни, и наводнения, и несчастные случаи — да мало ли что могут придумать Парки, эти изобретательные вершительницы человеческих судеб. Так что я решил не огорчаться заранее и не ломать голову над тем, как именно случится неизбежное.
План Клавдии казался мне настолько безукоризненным, что я не стал посвящать в него Антонию. Мы встречались с ней украдкой и лишь изредка, боясь дать повод для сплетен, которые могли бы дойти до Нерона. Император наверняка не оставлял без внимания то, что происходило в доме Антонии.
Я без промедления отправился повидаться с Сенекой под предлогом того, что дела требуют моего присутствия в Пренесте[45] и что по дороге я нанесу старику визит вежливости. Для большей безопасности я устроил все таким образом, что мне действительно понадобилось съездить в Пренесте.
Сенека обрадовался мне и для начала показал свою деревенскую усадьбу, где он вел роскошную, но весьма размеренную жизнь. Я побеседовал и с женой философа, которая была вдвое его моложе. Сенека неуверенно пробормотал что-то о старческих недугах и слабеющих силах, но, поняв, что у меня есть к нему серьезный разговор, пригласил в уютный уединенный домик; этот старый лис диктовал здесь писцу свои книги.
Он заявил, что в последнее время сделался едва ли не аскетом и в подтверждение этого показал мне ручей, из которого он черпал прозрачную воду простой глиняной кружкой, а также фруктовые деревья, с которых, проголодавшись, срывал сочные плоды. Кроме того, он поведал, что его жена Паулина научилась молоть зерно с помощью маленькой ручной мельницы и даже печь вполне съедобный хлеб. Я отлично понял, что все это значит: Сенека боялся быть отравленным.
Нерон, испытывавший постоянную нужду в деньгах, мог не устоять перед искушением и прибрать к рукам собственность своего старого учителя; он мог даже прийти к мысли навсегда избавиться от него.
У Сенеки было все еще немало друзей, уважавших его государственный ум, однако он старался редко принимать гостей, подозревая едва ли не во всех шпионов цезаря.
Я приступил прямо к делу и спросил, не хотел ли бы Сенека обосноваться в императорском дворце после Нерона и вернуть стране мир и порядок. Ему нет нужды быть причастным к смерти Нерона, пояснил я. Все, что от него требуется, так это в определенный день оказаться в городе и быть готовым отправиться к преторианцам, прихватив с собой мешки с деньгами. Я был убежден, что тридцати миллионов сестерциев будет вполне достаточно: солдаты получат, например, по две тысячи сестерциев, а трибуны и центурионы, разумеется, больше — в соответствии с их рангом и положением.
Фений Руф вообще не хотел никакой награды.
Он только попросил, чтобы со временем государство возместило ему убытки, понесенные им по вине Нерона, проводившего свою неуклюжую денежную реформу.
Я посоветовал Сенеке согласиться на это и торопливо добавил, что если сумма кажется ему чрезмерной, то я тоже могу внести кое-какие деньги.
Молча слушавший меня старик, поняв, что я договорил, выпрямился и посмотрел мне в глаза долгим пугающе холодным взглядом, в котором не было и намека на любовь к ближнему.