Золотое кольцо всадника

Но в городе не было запасов продовольствия, и на улицах я видел обессилевших, похожих на тени матерей с полумертвыми детьми на руках — несчастные женщины пытались выдавить хоть каплю молока из своих высохших грудей, но молока больше не было; я видел также и очень жалел умирающих от голода стариков, ибо пищу раздавали лишь мужчинам, способным носить оружие и работать при укреплении стен.

На рынках голубь или крыса были на вес золота, хотя в городе имелись целые стада овец, предназначенных для ежедневного жертвоприношения ненасытному богу евреев Иегове. Однако голодная толпа даже не смотрела в их сторону, и овец не охраняли — в этом не было необходимости, ибо они считались неприкосновенными животными. Не голодали, разумеется, ни священнослужители, ни члены совета, напротив, они питались сытно и даже вкусно.

Страдания еврейского народа сильно огорчили меня. Я не понимал, за что их якобы справедливый бог так страшно наказывает свой избранный народ — ведь на его весах слезы еврея и римлянина, и любого другого человека, независимо от языка, на котором он говорит, и цвета его кожи, весят одинаково, одна же слезинка ребенка стоит неизмеримо больше всех человеческих слез. По крайней мере так уверяли иудейские проповедники. Но я точно знал: осада Иерусалима будет продолжаться, пока город не падет, и евреи страдают из-за собственного упрямства.

Любого отчаявшегося или недовольного жителя города, намекающего на возможность переговоров с Римом, немедленно казнили, и больше никто не жаловался и не роптал, мне же доподлинно известно, что большинство казненных заканчивало свой земной путь на иерусалимских рынках.

Иосиф в своем отчете упоминает о нескольких матерях, которые съели собственных детей, но пишет он об этом, как в общем сам говорит, лишь для того, чтобы вызвать сострадание к несчастным иудеям. На самом же деле поедание человечины стало в Иерусалиме настолько обычным, что даже он вынужден был, пусть между прочим, написать об этом, дабы его не обвинили в исторической неточности.

Хотя я имел законное право публиковать книги без согласия авторов и «Иудейскую войну» уже продавал мой вольноотпущенник, я все же предложил Иосифу Флавию значительный гонорар за его сочинение. Но он отказался от денег и, как и большинство авторов, стал бранить и поносить меня за сокращения его невыносимо многословного произведения и за поправки, которые мне пришлось внести, чтобы книга лучше продавалась. И я не смог убедить его в том, что я прав. Авторы всегда крайне тщеславны.

На очередном заседании еврейского совета мы договорились, о чем мне следует доложить Веспасиану, что сообщить ему об оборонительных сооружениях города, о количестве защитников и настроениях среди населения. Мы также решили, каким образом синагога Юлия Цезаря в Риме сможет тайно поддерживать восстание в Иерусалиме, не подвергая при этом опасности своих единоверцев в столице.

И вот наконец мне позволили покинуть Иерусалим. С завязанными глазами меня вывели по подземному переходу в каменоломню, полную разлагающихся трупов. Мне запретили снимать с глаз повязку, пока я не выберусь наружу, пригрозив безжалостно убить меня, если я нарушу запрет. Я ободрал всю кожу на локтях и коленях, пробираясь сквозь острые каменные осколки и с отвращением вздрагивая каждый раз, когда рука моя притрагивалась к омерзительному трупу. Евреи тем временем тщательно скрыли вход в тайное подземелье, и лишь с большим трудом нам удалось обнаружить его.

Путь, по которому я выбирался из города, навел меня на мысль о том, что входы в крепость, надежно спрятанные от посторонних глаз, находятся в самых невероятных местах. Чтобы найти их, я посулил легионерам огромные деньги, и воины без устали копали и рыли в местах, которые я указывал им. Но за год нам удалось обнаружить всего лишь три входа.

Тяжелое положение, в котором оказались жители Иерусалима, не на шутку тревожило меня, и я стал бояться, что не смогу, как задумал, обеспечить твоего будущего благополучия. Но мне не следовало беспокоиться. Когда Тит захватил город и Веспасиан смог сполна оплатить свои долги, сокровища по-прежнему находились в своем укрытии.

Но для этого я почти год провел на Востоке, ни на шаг не отступая от Веспасиана, пока наконец не пришло время собирать урожай.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ВЕСПАСИАН

Я довольно долго тесно общался с Веспасианом и надеялся, что кое-что сумел ему втолковать. Исподволь, намеками, но я дал-таки понять, чего именно хочу от него. Он всегда был неглупым и очень осторожным человеком, и это помогло ему в конце концов добиться успеха.

Нерона умертвили следующей весной, и в течение одного года Римом правили целых трое императора Гальба[68], Отон[69] и Вителлин[70], — или даже четверо, если брать во внимание позорный государственный переворот, совершенный восемнадцатилетним Домицианом[71] якобы в поддержку своего отца. Впрочем, на этот раз с ним быстро покончили.