Золото Маккенны

Идти пришлось недалеко. По волчьей привычке апачей мужчины из банды Пелона в течение дня передвигались пешком, тогда как их женщины следовали с лошадьми другим, примерно параллельным курсом. Это не было чрезмерной предосторожностью на территории, где первый встречный окажется противником и поднимет крик и шум, который привлечёт либо шерифов США с уполномоченным отрядом, либо дозорный разъезд кавалерии. Продвигаясь пешком, чужаки могли оставаться незамеченными, а в случае необходимости избегнуть практически любого преследования со стороны белых, пусть и верховых. В самом сердце настоящей пустыни, такой, как бассейн Выжженный Рог, пешие апачи оставались на равных с белыми всадниками. Лишь для долгого восхождения по горам Соноры и обратно требовались лошади. Пока же, в нынешних поисках пропавшего старейшины Энха, пони и женщины могли быть только обузой.

Маккенна, зная обычаи апачей, успел подивиться, как это Пелон мог доверить вьючных животных женщинам, подобранным по пути. Вопрос этот, однако, не мог занять его целиком. Особенности тропы, ведшей к месту встречи, требовали слишком большого внимания. Идти предстояло мили три, думал Маккенна, а может, и все пять. Невозможно было сказать точнее, идя ночью почти отвесной тропой с пугающими неровностями. Всё, в чём он мог быть уверен, — это что путь с каждым шагом неуклонно поднимался выше.

И вдруг прямо впереди он увидел свет костра. В тот же миг донёсся аромат жареного мяса, смешанный запах слегка подгорелого и сыроватого, с кровью мяса, свойственный бедному искусству кухни апачей, и, уловив его, он обернулся к Пелону.

— Хефе, — заметил он, — либо я позабыл аромат рая, либо это запечённое мясо мула освящает ночной ветер.

Пелон, оставив гнев, на сей раз согласно кивнул.

— Ты прав, это мул, — сказал он. — Жаль, что ты белый. Слишком много в тебе от народа моей матери. Ты не слишком болтлив. У тебя хороший нюх. Ты вынослив. Ты не набираешь веса. Ты не лжёшь и не обманываешь. Ты не ешь помногу. Ты ничего не делаешь даром.

— Грасиас, — ответил Маккенна и не стал искушать судьбу.

Ещё через миг они вышли из-за скал на небольшую, отороченную соснами прогалину, где женщины разбойников ожидали их с лошадьми. При виде этого места Маккенна затаил дыхание:

— Мадре! — пробормотал он. — Это просто чудо!

— Нет, — ответил Пелон, усмехаясь, — всего лишь маленький секрет апачей.

Что бы то ни было, Маккенна не стал спорить. Всё равно, суть та же. Здесь, не более чем в трёх милях от известной всем воды, единственной на пятьдесят миль в округе, лежал крохотный изумруд горной лужайки — вместе со струящимся ручьём и карликовыми тёмно-зелёными соснами.

Конечно, это было невозможно, но она существовала… Эти апачи, подумал Маккенна, что за странная, таинственная порода человеческих существ. В краю, где на пятьдесят миль в округе не было ни капли воды, они вывели наружу артезианский колодец — холодный, прозрачный, искристый. Там, где на три конных перехода не поднималось ни травинки, они заставили расти обильный зелёный корм для своих стойких маленьких мустангов. Там, где не росло настоящих сосен на сотню миль выжженной солнцем пустыни, из обнажённой скалы они заставили подняться тёмные, длинноиглые хвойные деревья с сочной светло-коричневой корой и прямыми стволами — настоящие горные сосны. В конце концов, это было даже не чудо — это был мираж. Не иначе!

В приятном изумлении Маккенна пребывал как раз то время, что понадобилось ему, чтобы дойти до огня и сосредоточить взгляд на женщинах-апаче. И тут оно сменилось новым потрясением, прямо противоположного свойства. Вот это, второе, молил бородатый золотоискатель, пусть окажется моей галлюцинацией, вызванной усталостью и упадком духа. Но слабая надежда угасла. После того как он зажмурился, потряс головой и вновь открыл глаза, перед ним по-прежнему сидела белая девушка.

5 Четвёртая женщина

Покачнувшись от внезапной слабости, Маккенна почувствовал себя плохо. Старая карга, поддерживавшая костёр и готовившая мясо мула, несомненно, была чистокровной индианкой-апаче. Пухлая скво, варившая кофе, происходила из другого племени, возможно, пима или хопи. Третья их спутница — тощее, огненноглазое создание лет тридцати — была ещё одной чистокровной индианкой. Её происхождение удостоверял нос, отрезанный почти что до самого основания — эффектный обычай апачей, отмечавший таким образом неверную жену. Четвёртая женщина, молодая, стройная, светлокожая девушка, не была по крови ни из апачей, ни пима, ни хопи, ни вообще индианкой. Не была она и мексиканкой или метиской какой бы то ни было примеси, Она была столь же белой, как Глен Маккенна.

Пока Маккенна, поражённый этой встречей, молчал, ошеломлённо глядя перед собой, Пелон Лопес протянул руку и тронул Маккенну за плечо.

— Ну что, амиго, говорил я тебе? — ухмыльнулся он. — Разве я не сказал, что твои голубые глаза вылезут на лоб при виде моего лакомого кусочка?