Золотая звезда

– Консультантом при научном институте. По специальности я металлург, но сейчас я занят особым делом.

– Каким, коли не секрет?

– Подал проект, касающийся заменителей цветных металлов. Всё зависит от главка, выделена комиссия, жду решения...

– Чем ждать решения, связались бы сами с солидным заводом и начинали дело.

– Жалко оставлять Москву.

– Что же Москва? Москва с нами делится людьми. Почему бы и вам не осесть у нас? Вы не шутите с нами: город у нас не последний за Уралом.

– Я не слишком держусь за Москву, – сказал Головин, – завод «Первое мая» серьёзнейший завод, продукция его, можно сказать, скоро будет греметь по всему фронту...

– Ну, так чего же ещё? Хотите, я поговорю с Бобровым?

– Видите ли, дорогой Николай Алексеевич, – без особого энтузиазма, но с интересом заговорил Головин. – В Москве у меня всё связано с моей несчастной семьёй, всё напоминает о моём несчастье... Это обстоятельство заставляет меня подумать о переезде в ваш город. Здесь, вероятно, мне будет легче работать... Во всяком случае, я вам буду очень благодарен, если вы посодействуете...

– Непременно! Непременно! – поднимаясь, сказал Костромской. – А вы мне напомните по телефону или сами зайдите... Хоть завтра.

Они простились. Едва дверь закрылась за Головиным, Костромской протянул руку к телефонной трубке – позвонить Боброву, но задумался... «Серьёзный завод, слишком серьёзный, Головина я знал пятнадцать лет назад, встречался с ним не так уж часто... Напишу для проверки в Москву, тому же Андрею Андреевичу или в главк, всё-таки надо проверить человека...»

Пока он раздумывал, в кабинет рысью вбежал нетерпеливый посетитель в брезентовом пальто, и разговор зашёл о трамвайных неурядицах, о троллейбусной линии, которую надо пустить к Октябрьским праздникам, – словом, начался обычный день заместителя председателя горсовета.

В последующие дни Головин несколько раз напоминал о себе.

«Следовало бы всё-таки написать Андрею Андреевичу Хлебникову в Москву, – думал Костромской. – Профессор должен помнить инженера Головина по Новоспасскому заводу».

«Непременно надо ему написать», – решил Костромской, но дни перед пуском троллейбусной линии были горячие, и он снова забыл о Головине.

Между тем Головин пришёл опять. Костромской, почувствовав угрызения совести, принял его и хотел при нём составить телеграмму Андрею Андреевичу.

– Рекомендация Андрея Андреевича будет нелишней, – откровенно сказал он Головину.

– Родной мой, чего же проще! Так или иначе мне придётся съездить в Москву, уладить дело с главком; заодно привезу письмо Андрея Андреевича. Уверен, что он мне не откажет.

– Вот и превосходно! – обрадовался Костромской. – Так и сделаем.

И он тут же по телефону соединился с Бобровым и попросил его принять и выслушать инженера Головина. «Солидный инженер?» – спросил Бобров. «Солидный, – ответил Костромской, – будет рекомендательное письмо Хлебникова». Бобров назначил Головину день и час приёма.

– Спасибо, родной, – сказал, видимо, тронутый Головин. – Я как-то уже совсем настроился на переезд в Зауральск.

На следующий день на совещании в обкоме Бобров увидел Костромского и мимоходом сказал ему, что с инженером Головиным он обо всём договорился и что тот выехал на неделю в Москву – оформить свой переход на работу в Зауральск.

Глава VI Новый бургомистр

Две реки обтекали скалистый островок, и на этом островке в XIV веке русские люди построили каменную крепость и назвали её «Плецк».

Здесь они укрывались от нашествия немецких рыцарей-меченосцев в 1323 году. Восемнадцать дней крепость оборонялась от войск орденмейстера фон Мангейма, восемнадцать дней меченосцы штурмовали, пытаясь сокрушить таранами её стены, но в конце концов ушли ни с чем.

Об этом рассказал фельдкоменданту Рихарду Шнапеку группенфюрер Рудольф фон Мангейм, когда он в первый раз проезжал мимо развалин дозорной башни. Башня простояла больше шести столетий, выдержала штурм меченосцев и осаду войск польского короля Стефана Батория и была разрушена бомбой немецкого бомбардировщика «Юнкерс-88».

Потомок орденмейстера меченосцев Рудольф фон Мангейм хорошо знал историю этого города. В юности он прочитал о постыдном разгроме армии великого магистра Бернгарда фон дер Борха. Русские разбили рыцарей на Стефановом лугу и гнали их до Риги. «Ни при одном магистре не было такой беды в Ливонии, как при Бернгарде фон дер Борхе», – писал немецкий историк – современник разгрома.

Об этом потомок рыцарей-меченосцев, впрочем, умолчал, потому что счёл такие исторические экскурсы бестактными.

Должно быть, в память о разгроме Рудольф фон Мангейм взял из Плецкого музея немецкий шлем XIV века. Он возил его с собой вместе с современным шлемом, на котором была царапина от осколка мины.