Можно понять, как обрадовался Верчелли, когда слуга доложил, что его спрашивает баронесса Корф. По мысли графа, российская шпионка явилась, чтобы так или иначе перетянуть его на свою сторону, и Верчелли с интересом приготовился наблюдать за тем, как его попытаются, выражаясь языком короля Стефана, «взять на абордаж».
Однако оказалось, что Амалия явилась к нему совершенно по другому делу, потому что ей понравился дом в старой части Любляны, которым владел граф. Верчелли отлично помнил это здание, унылое и темное, которое раньше принадлежало какому-то монастырю и было примечательно разве что остатками старинной росписи на потолке и стенах. Тем не менее он напустил на себя важный вид и объявил, что дом либо продается, либо сдается внаем, но не на месяц, как хотела бы госпожа баронесса, а минимум на полгода, ибо у почтенного графа не гостиница и он не привык заниматься пустяками.
– Полгода? – изумилась Амалия. – Сударь, мне нужно приличное жилье на месяц… может быть, на два, но не более!
При мысли, что эта вертихвостка рассчитывает за столь короткий срок окрутить монарха и выбить из него то, что нужно пославшим ее русским, Верчелли почувствовал сердцебиение и решил, что просто так баронессе этого не спустит. Он был сердит хотя бы уже потому, что его явно не принимали всерьез – настолько, что даже не пытались завлечь.
– Так уж и быть, сударыня, – молвил он со вздохом, – исключительно из уважения к вам я готов поступиться своими принципами и сдать вам дом на четыре месяца… но не меньше!
– Четыре месяца – тоже многовато, – заметила Амалия. – Позвольте узнать, господин граф, во сколько вы оцениваете месяц пребывания в этом замечательном доме?
Господин граф помялся и озвучил цифру, на которую в Париже можно было преспокойно снять всю авеню Ош с Триумфальной аркой в придачу. Амалия (которая, впрочем, не ожидала ничего иного) сделала большие глаза.
– Если уж вы платите по триста золотых за вышивку, названная мной сумма и подавно будет вам по карману, – объявил жестокосердный граф.
– То была королевская вышивка, – рассудительно возразила Амалия, – а это всего лишь дом. Может быть, вы согласитесь снизить цену?
– Сударыня, я бы с радостью, но… как можно? Изумительный дворец, в котором жил сам Наполеон… даже как-то обидно, честное слово!
– Наполеон никогда не был в Любляне.
– Ну, если бы он здесь оказался, он бы остановился именно у меня!
Надо признать, что скаредность подсказывала старому графу самые неожиданные доводы; однако по лицу Амалии он видел, что они ничуть на нее не действуют.
– Сударь, я вижу, вы не расположены к серьезному разговору… Что ж, значит, мне не судьба любоваться на замечательные фрески в вашем особняке. Прощайте!
И, встав с кресла, она шагнула к двери.
Верчелли понял, что еще мгновение – и он останется один на один со своей желчью и с письмами родственников, и запаниковал.
– Это прекрасный старинный дворец! – простонал он. – Другого такого нет во всей Любляне! Сударыня…
Амалия уже взялась за ручку двери.
– Я готов обсудить цену! – прокричал Верчелли в отчаянии.
Его собеседница остановилась, о чем-то раздумывая, и повернулась к нему.
– Мне кажется, что этот дворец слишком темный, в нем мало солнца, – объявила она. – Может быть, у вас есть на примете что-нибудь еще?
Сенатор утер пот и предложил Амалии на выбор три особняка (которые он упорно именовал дворцами). Он призвал на помощь все свое красноречие и знание истории, расписывал, кто и когда побывал в этих замечательных домах и какие непревзойденные архитекторы над ними работали. Амалия улыбалась и кивала: днем она уже побывала во всех этих местах и знала, что дворцы, о которых повествует Верчелли, всего лишь никуда не годные развалюхи.
Наконец Верчелли вспомнил о замке Тиволи, который уже лет десять тщетно пытался хоть кому-нибудь всучить, и рассказал Амалии о райском месте, красивом, ухоженном, с множеством цветников, фонтанов и статуй… словом, втором Версале, только лучше.
– Там нет газа, – ответила бессердечная баронесса Корф, обмахиваясь веером.
– И без газа можно прекрасно жить, – быстро возразил Верчелли.
– Водопровод не действует, и воду приходится таскать из пруда.
– Но она все-таки есть, – напомнил граф. – Подумайте: прекрасный дворец в три этажа и роскошный парк…
– На что мне парк? Лучше уж что-нибудь поскромнее, но с водопроводом… и с электричеством. Газовое освещение все-таки уже устарело.
– Дворец в прекрасном состоянии! – защищался Верчелли. – И фонтаны…
– Ни один из них не работает.
– Зато у вас будет собственный парк! И никаких докучных соседей.
– Тоже мне, преимущество, – пожала плечами Амалия. – Я человек общительный и люблю бывать в компании друзей.
И она так посмотрела на сенатора, что на мгновение он даже забыл, зачем они здесь находятся; однако в следующее мгновение жадность вновь напомнила о себе, и Верчелли опомнился.
– Однако все находят, что дворец Тиволи прекрасен…
– Поэтому в нем уже десять лет никто не живет, – фыркнула Амалия. – Я вижу, сударь, что у вас нет ничего, чтобы меня порадовать.