Золотая нить Дао

Огромным усилием воли я заставил себя посмотреть на Ли. Как раз в этот момент его тело, как будто выпущенное из катапульты, с силой рванулось вверх, перевернулось вокруг своей оси и ударилось о стену на высоте более двух метров. Ли падал вниз головой, но в первое же мгновение столкновения с землей, непостижимым образом оттолкнувшись плечами от булыжной мостовой, он снова взмыл вверх. Каскад поворотов, прыжков, двойных и тройных сальто слился в моем сознании в один хаотический рисунок, до сих пор пламенем бушующий в моей памяти. Неистовая какофония полетов, казалось, длилась вечно. На самом деле прошло всего несколько секунд. Я уже мог дышать более свободно. Руки дрожали. Лоб покрылся испариной.

Закончивший свои упражнения кореец снова превратился в обыкновенного человека. Приводя меня в чувство, он ногтем больно надавил мне на точку под носом и, резко наклонившись, через одежду сильно укусил мой живот примерно на расстоянии ладони выше пупка.

От резкой боли я пришел в себя и схватил его за уши, пытаясь оттолкнуть от себя его голову. Уши корейца оказались на удивление мягкими. Они растягивались, словно эластичная резина. Это ощущение невероятных ушей после всего увиденного волной ударило мне в мозг. Я захотел о чем-то его спросить, не понимая до конца, о чем именно, но не смог выдавить из себя ни звука.

Грозовая туча с усмешкой взглянул на меня и с сильным акцентом произнес:

– Нет, я не инопланетянин, и не надо на меня так смотреть.

От этих слов, я, казалось, онемел навеки.

Он сказал:

– Посиди, посиди.

Я сидел на асфальте, привалившись спиной к стене и вытянув ноги рядом с лужицей собственной рвоты. Ее резкий запах, подобно нашатырному спирту, приводил меня в сознание, но, как ни странно, он не был мне противен. Я словно находился в другом измерении, где отсутствовали нормальные человеческие реакции и ощущения.

Грозовая туча застыл на корточках напротив меня, опираясь на всю ступню, как это делают заключенные или разведчики, когда они не могут сесть на холодную землю. Он сидел, склонив голову, вытянув и перекрестив руки и опираясь на согнутые колени. Казалось, что он уснул.

Мне до сих пор вспоминается эта сюрреалистическая картина пустынной улицы, залитой лунным светом, стена, застывшая фигура азиата, чувство отрешенности и остановившегося времени.

Не знаю, сколько времени мы просидели молча, пока тишину не нарушило кошачье мяуканье. Две бродячие кошки с воплями выскочили из подворотни, явно что-то не поделив между собой, и разбежались в стороны, предварительно наградив друг друга парочкой оплеух.

Кореец поднял голову, неожиданно мяукнул противным гнусавым голосом и вытянул вперед палец, указывая на одну из кошек. Кошка присела, повернула голову и замерла, глядя на него в каком-то напряженном ожидании. Кореец пошевелил пальцем. Кошка, переставив одну из передних лапок накрест с другой, вдруг опрокинулась на спину, перевернулась, лежа повела головой и попыталась отряхнуться.

Кореец убрал палец. Ошалевшая кошка резко вскочила, помчалась вдоль по улице, метнулась к стене и, разбежавшись, в несколько прыжков перемахнула через нее.

Тогда я даже не понял, что произошло. Я просто тупо созерцал происходящее, и тот факт, что азиат мог влиять на поведение животных, меня ничуть не поразил.

Эта его способность удивила меня чуть позже, когда он начал мимоходом проделывать такие трюки со всеми окружающими животными – собаками, кошками, даже один раз с лошадью. Правда, лошадь он заставлял не кувыркаться, а кивать головой.

Впоследствии Учитель мне объяснил, что секрет этого фокуса заключался в передаче другому существу ощущения движения. Он как бы замещал у кошки или другого животного его ощущения, ментально перенося себя в его тело.

Ли научил меня на определенном уровне проделывать подобные фокусы с людьми. Он объяснил, что людям с их аналогичной системой мышления передавать образы гораздо проще, чем чуждым нам животным.

Прохлада асфальта, на котором я сидел, становилась все более ощутимой. Я чувствовал себя немного лучше, но состояние странного онемения не проходило. Кореец молча подошел ко мне, поднял за рукав и повел по улице. Я понял, что он ведет меня домой, но так и не смог задать вопрос, откуда он знает, где я живу. Он подтолкнул меня под арку перед моим домом и растаял в темноте. Чисто механически я вошел во двор, поднялся по ступенькам крыльца, ступил на деревянную лестницу своего подъезда, поднялся на второй этаж, открыл дверь, вошел, удивленно посмотрел на ужин, оставленный для меня на столе мамой, добрался до своей комнаты, как был в одежде, упал на кровать и мгновенно провалился в сон.

Сочный поток родного русского мата разбудил меня поутру. Моя любимая мама мрачным утесом возвышалась надо мной и громогласно излагала все, что думает по поводу моего пребывания в кровати в перепачканной одежде и ботинках.