Как это странно во мне преломиласьПустота неоплаканных дней.Пусть Господня последняя милостьНад могилой пребудет твоей.Все, что было холодного, злого,Это не было ликом твоим.Я держу тебе данное словоИ тебя вспоминаю иным.Помню вечер в холодном Париже,Новый мост, утонувший во мгле…Двое русских, мы сделались ближе,Вспоминая о Царском Селе.В Петербург мы вернулись — на север.Снова встреча. Торжественный зал.Черепаховой бабушкин веерТы, читая стихи мне, сломал.После в «Башне» привычные встречи,Разговоры всегда о стихах,Неуступчивость вкрадчивой речиИ змеиная цепкость в словах.Строгих метров мы чтили законы,И смеялись над вольным стихом,Мы прилежно писали канцоны,И сонеты писали вдвоем.Я ведь помню, как в первом сонетеТы нашел разрешающий ключ…Расходились мы лишь на рассвете,Солнце вяло вставало меж туч.Как любили мы город наш серый,Как гордились мы русским стихом…Так не будем обычною меройИзмерять необычный излом.Мне пустынная помнится дамба,Сколько раз, проезжая по ней,Восхищались мы гибкостью ямбаИли тем, как напевен хорей.Накануне мучительной драмы…Трудно вспомнить… Был вечер… И вскачьНад канавкой из Пиковой ДамыПролетел петербургский лихач.Было сказано слово неверно…Помню ясно сияние звезд…Под копытами гулко и мерноПростучал Николаевский мост.Разошлись… Не пришлось мне у гробаПомолиться о вечном пути,Но я верю — ни гордость, ни злобаНе мешали тебе отойти.В землю темную брошены зерна,В белых розах они расцветут —Наклонившись над пропастью черной,Ты отвел человеческий суд.И откроются очи для света.В небесах он совсем голубой.И звезда твоя — имя поэтаНеотступно и верно с тобой.16 ноября 1921
Сергей Колбасьев
Смерть…И медленно в комнату вошел,Покачиваясь и звеня,В железных перьях большой орел…Так медленно в комнату вошелИ замер около меня.Камин зашипел и сразу погас,Так глухо заворчал рояль.Затянусь папиросой в последний разИ больше ничего не жаль.А может быть, еще вернусь назад,Оттуда, куда летим?Железные крылья свистят, свистятИ воздух стал голубым.Поля, города и ленты рек,Гранитные скалы, синий снег,И кровь на снегу и снова снег,Паденье и быстрый бег.Сорвался и руки хватают тьму,А сверху — глаза орла…Там, в комнате, телу моемуХорошо лежать у стола.Август 1921