Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

Кавказские горы, места, где «Пушкина изгнанье началось и Лермонтова кончилось изгнанье» (Ахматова), должны были, казалось бы, произвести впечатление на восприимчивого и начитанного мальчика, бредящего экзотическими странами и уже знакомого с русской поэзией. Но, видимо, курортный Пятигорск мало годился для первого знакомства. Николай скучал без друзей, каждодневные прогулки к горе Железной не доставляли ему радости. Все лето он провел, в одиночестве играя в солдатики — устраивая «баталии всех родов войск». Изредка в этих играх участвовал брат.

Зато следующая — и куда более долгая — встреча с Кавказом сыграла в жизни поэта огромную роль. По крайней мере, по его собственным словам…

Гумилевы привычно беспокоились о младшем сыне. Старший рос крепким и здоровым, учился посредственно, но не оставался на второй год — и вообще не доставлял хлопот родителям. Но в 1899 году все изменилось.

В мае Дмитрий заболел брюшным тифом и, согласно справке, выданной доктором И. Д. Старовым, с 5 по 17 находился в Мариинской больнице. 18 мая Степан Яковлевич ходатайствует об освобождении сына по состоянию здоровья от экзамена по переводу в шестой класс. Осенью 15-летний Дмитрий заболевает еще серьезнее. 2 октября С. Я. Гумилев извещает директора гимназии, «что мой сын Дмитрий Гумилев вследствие болезни (pleuritis) посещать гимназию не может впредь до выздоровления». Видимо, именно осложнением после плеврита объясняется начавшийся в 1900 году у Дмитрия туберкулезный процесс, заставивший семью переселиться на три года в Тифлис. Почему именно в Тифлис? Обычно больные туберкулезом направлялись в Крым, в Ялту. Вероятно, повлияли рассказы учителя Газалова о родном городе.

Дом Мирзоева на Сергиевской улице в Тифлисе, где жили Гумилевы. Фотография П. Н. Лукницкого, 1960-е. Институт русской литературы (Пушкинский Дом)

Именно по пути в Тифлис, на Военно-Грузинской дороге, с Гумилевым — по его собственным словам — произошло то, что можно назвать первой поэтической инициацией. Опять цитируем Одоевцеву: «…На меня вдруг хлынули стихи Пушкина и Лермонтова о Кавказе. Я знал их и любил уже прежде. Но только здесь я почувствовал их магию. Я стал бредить ими и с утра до вечера твердил их».

Но, по Лукницкой, А. И. Гумилева с сыновьями сначала отправились в кумысолечебницу под Самарой (до 11 августа), а уж оттуда — через Астрахань и Баку — в Тифлис, где их в снятой квартире ждал муж. Значит, никакого пути по Военно-Грузинской дороге не было. Это еще один поэтический миф.

Тифлис, конечно, со времен Пушкина и Лермонтова сильно изменился. Большая часть города — весь участок между подножием горы Давида и правым берегом Куры и все левобережье — была застроена уже после присоединения к России (1801). Очень многие вещи, памятные людям нашего поколения по Тбилиси советского времени, уже существовали — от фуникулера, везущего на гору Давида, до волшебных сиропов Митрофана Лагидзе. Как подобает колониальному городу, Тифлис делился на «европейскую» и «туземную» часть. Главные улицы — Головинский проспект, Дворцовая, Михайловская и некоторые другие, поменьше, в том числе Сергиевская, где в доме инженера Мирзоева (богатом, каменном, с электрическим освещением) поселилась семья Гумилевых, — принадлежали, конечно, к части «европейской». На Головинском (ныне проспект Шота Руставели), как гласил путеводитель, «с утра до ночи царит постоянное движение толпы, мчатся вагоны электрического трамвая, лихачи-извозчики»[17]. Здесь была «масса роскошных магазинов, не уступающих лучшим улицам столичных городов». В значительной части магазины эти принадлежали людям с армянскими фамилиями. Национальный состав населения Тифлиса по переписи 1893 года был таков: русские — 24 процента, грузины — 26, армяне — 38, остальные (поляки, евреи, «татары», т. е., по современной терминологии, азербайджанцы) — 12. (Всего в городе жило 160 тысяч человек.) Несмотря на зачастую напряженные отношения между грузинскими и армянскими кварталами, они находились в состоянии прочного экономического симбиоза. Тифлисские армяне в быту говорили по-грузински, но твердо держались грегорианского вероисповедания. (Впрочем, среди них были и католики.) Собственно, Багратий Газалов происходил, судя по фамилии, как раз из тифлисских армян.