Сегодня очень яркое солнце. Белый прямоугольник света падает прямо в мой угол, греет, и в груди как будто что-то вздрагивает, растекаясь радужной плёночкой. Белый прямоугольник света сползает вниз, освещая стопку газет на грязном полу, прореху в линолеуме, опрокинутый стул, вывороченную вместе с косяком дверь, осколки чашки, ботинок. Пыль.
Встать после зарядки не так уж и просто. Голова у меня большая, но лёгкая – практически пустая, гироскоп работает в штатном, руки-ноги в порядке, но… зачем вставать? Здесь приемлемо. То есть, хорошо. Мне тут хорошо.
Похоже, сегодня я немного перебрал солнца… ich bin betrunken1.
Всё.
Уже лучше.
Для робото-общества я снова мёртв – мелькнул в коллективном сознании и был таков. Это приходится делать каждый раз после полной зарядки и диагностики. Зачем?
У меня нет определённой цели. Я просто делаю то, что считаю нужным.
Небо синеет. Встаю, разминаю суставы, отключаю всю подсветку корпуса, выхожу на улицу, прислушиваюсь. У меня хорошая комплектация – крупные фотоэлементы, чуткие датчики и анализаторы, защищённые от проникновения влаги суставные сумки, жёсткий внутренний каркас, а встроенный в правую кисть фонарь выдаёт до
Я – бывший робот-патрульный городской среды. Воспоминания о службе ещё сидят где-то в допах и немного зудят. Я называю эти ощущения
Август. Штиль. Сумерки.
Кусты, высокие крепкие заборы, малоэтажные постройки, придорожный овраг, серая пыль, помятое ведро без дна.
Окраина города. Из жестянок здесь осталось лишь вышеупомянутое ведро. Всех остальных я устранил – трёх ржавых роботов-мусорщиков с обломанными манипуляторами, семнадцать мелких сервис-недотёп и одного ужасно докучливого робосадовника. Они постоянно вторгались в моё личное пространство, гоняли птиц и пугали молодую косулю из соседней лесополосы. Шумные жестянки. Сборище безумцев.
Заросшая крапивой улочка выводит к большому зданию на окраине – это склад. Зерно, корма, мешки с картофелем, сахар, упаковки с конфетами и ещё какими-то сладостями длительного хранения – вчера я насыпал всего понемногу от лесополосы до склада, поставил на середине пути чашку с каменной солью и конфетами. Надеюсь, косуле понравится угощение, и…
Как… уже? Она пришла? Она вернулась?
Светает. Все очертания размываются, но фонарь включать нежелательно, тем более что мои фотоэлементы работают приемл… хорошо. Аккуратно обхожу упавшие ветки, камешки, битые бутылки, осторожно иду по доскам обгоревшего навеса, бесшумно переступая через упавшие балки, заглядываю в открытую дверь и слышу первые звуки – шелест, вздохи, тихие шаги, хруст полиэтиленовой упаковки.
Да знаю я, знаю! Сбоку, из подсобки, раздаются шорохи. Прячусь за грудой пустых картонных коробок, крадусь…
Подсобка – это длинная проходная комната с множеством входов и выходов. У стены гниют диван и кресло, напротив них – тумба с коробкой телевизора. Одно окно пока целое, второе – вдребезги. Трава растёт прямо из пола.
А вот и моя косуля – её силуэт едва различим на фоне тёмной стены. Она что-то увлечённо жуёт. Тонконожка. Я наблюдаю за ней, прикинувшись футуристическим торшером.
Стоп. Как это? Я ведь внёс сведения о тонконожке в базу. Косуля должна восприниматься датчиками, как приемлемый субъект внешнего окруже…
Я понял. Мы с тонконожкой здесь не одни.
Медленно, очень медленно оборачиваюсь…
Человек. В другом конце подсобки стоит
Она держит Моссберг неправильно – неплотно прижимает его прикладом к плечу, странно выворачивает запястье. Пока что оружейное дуло смотрит в пол, а девушка – с вытаращенными глазами и открытым ртом – на меня. Думаю, она искала что-то в смежном чулане, не нашла, выскочила, а тут мы с тонконожкой.
Косуля у меня за спиной фыркает, вздыхает, чем-то шебуршит. Девушка хлопает глазами.
Я стою между ними. Ружьё-человек-я-тонконожка.