Знойная параллель

— Добро... А я сибиряк... Гляжу вот на эти могилы, и отца вспомнил. Он у меня был. крупным партийным работником. В Сибирском обкоме работал. Сгинул в тридцать седьмом... — Немного помолчал, и продолжил: — Сейчас главное — раскованность. Понимаешь? Человек — вершитель своей судьбы. Человек достоин этого. Мне понравились твои стихи прежде всего тем, что в них нет ложной помпезности. У тебя есть чувство времени. Именно рабочий сейчас — хозяин положения. Как это у тебя:

Сбивают плотники стропила, а он огнем кроит железо!

— Спасибо, — говорю. — Только не очень верю, чтобы напечатали.

— Напечатают, — уверяет он.

Сворачиваем в Багир. За садами и домами райцентра видны древние курганы — городища древнего Парфянского царства. Там произведены основные работы. Еще в пятьдесят третьем я возил сюда пионеров. Тогда как раз вскрыли тронный зал царя Митридата и винные погреба с огромными хумами. Мне посчастливилось увидеть монументальную древность в ее первозданном виде, когда стены раскопанного дворца сияли глазурью и яркими красками, а изразцовые полы отливали холодной глубиной прошлых веков. И парфянские статуи стояли на пьедестале — слева и справа от царского трона. А когда я осматривал винные хумы, огромные кувшины, совершенно целые, даже не поцарапанные, я почему-то все допускал мысль — в каком-нибудь, может быть. осталось вино. Обо всем этом я рассказываю Гордееву. Он слушает внимательно и, потом, когда мы оставляем машину и взбираемся на курган, разочарованно разводит руками. Ничего подобного, о чем я рассказывал, мы тут не видим. Огромный тронный зал выглядит глубокой круглой ямой с подведенными к ней траншеями. И винные погреба всего лишь квадраты в земле. Единственное, что осталось, — это черепки битых кувшинов и посуды...

С городища оглядываем предгорья Копетдага. Они тут сказочно хороши. Равнина, сплошь покрытая яблоневыми садами, полукружьем вдается в горы. Отроги от того, что они лежат в тени вершин, выглядят черно-голубыми. На них какая-то таинственная вечность. Мне известна трагедия Нисы: я ее вычитал то ли у Бартольда, то ли в Академии наук Азербайджана, когда ездил в Баку. Кажется, в 1220 году, когда монголы захватили Нису, они вывели сюда к горам семьдесят тысяч жителей: женщин, стариков, детей. Велели им всем связать руки. И когда все семьдесят тысяч были связаны, воины Чингиз-хана бросились на них и начали рубить. История эта достоверна. И то, что она свершилась вот здесь, возле этих гор, всего в трех километрах от городища, — это вызывает в душе смятение и протест жестокости. Мы оглядываем место древней трагедии и молчим.

Прислушиваемся к тишине. Она здесь неповторима, какая-то звенящая. Чем больше в нее вслушиваешься, тем яснее слышишь звон в ушах. Но это не в ушах звенит. Это прослушивается голос ушедших тысячелетий. Они глубоко, глубоко, под толщей вековых наслоений! Их может постигнуть только воображение, порожденное этим древним таинственным звоном...

Вернулись поздно вечером. Гордеев вылез у гостиницы, я отправился домой, пообещав, что завтра навещу его. Случилось, однако, непредвиденное. Спал я долго, и когда проснулся, услышал за окном очень знакомый голос. Выглянул. На тахте сидят отец и Чары. Пьют чай.

— Чары-джан, ты ли это?! — кричу обрадовано.

— Я! Кто же еще! — отвечает Чары. — А ты что-то долго спишь. Хотел тебя из шланга холодной водой окатить, да пожалел.

Обнялись мы. Сели. Спрашиваю у друга:

— Как жизнь? Как работа? Дочурка растет?

— Растет, а как же!

— Оля, как?

— Жива-здорова. Привет тебе передает. Обижается, почему не приезжаешь. Отец мой с матерью тоже часто вспоминают. Как приеду к ним в аул, сразу спрашивают о тебе. А вообще-то, сейчас такая пора, некогда даже к родному отцу заглянуть. Да и он все время в поле. Засуха же у нас. В Мургабе этим летом совсем мало воды. Поливы не везде были. Хлопчатник сохнет, горит на корню, вилтом болеет. Ученые Иолотанской селекционной станции каждый год обещают новый сорт тонковолокнистого, но пока что только обещания. На опытных участках у них новый сорт хорошо идет, а попробовали в открытом поле, тоже посох весь. Вода нужна. Поскорее канал надо строить.

— В Тахта-базарских колхозах тоже засуха, или там лучше? — спрашивает со знанием дела отец.

— В Тахта-Базаре, конечно, лучше, — говорит Чары. — Но там простой сорт. А в низовьях Мургаба тонковолокнистый, дорогостоящий. Он и государству больше нужен, и колхозники от него втрое больше имеют.

— Значит, запасов воды в Султанбентском и Ташкепринском водохранилищах по-прежнему не хватает, — констатирует отец. — Черт возьми, какая прорва влаги нужна там, чтобы создать растениям благо. И попробуй тут быть спокойным, когда на твоих глазах люди допускают, я бы сказал, государственной важности ошибки. Я имею ввиду Главный Туркменский канал. Ну кому это первому в голову взбрело тянуть через незаселенные районы огромную искусственную реку?