Зной пустыни

— Ах да, помню, ты всегда держала свое слово. Помню, что маленькой девочкой ты была очень упрямой, всегда говорила, что думала, а думала, что говорила. Кажется, твоя привычка сохранилась. Такая уж сестричка Рахиль, — Иаков улыбнулся.

— Твоей сестрички Рахиль больше не существует. Меня зовут Лиз. Лиз Кент.

— Конечно, конечно. — Он облизнул пересохшие губы. — Прости меня… Лиз.

Годы не пощадили брата. Сейчас ему тридцать семь, он на три года моложе ее, а выглядит лет на десять старше.

— Я сильно полысел, читаю в очках, — ответил Иаков, словно прочитав ее мысли. — А ты… ты — красавица.

Лиз решила не давать волю слезам, хотя они уже были готовы хлынуть из глаз.

— У меня нет рецепта вечной молодости. И вообще я чувствую себя, как блудный сын.

— К тому же восставший из мертвых, — усмехнулся брат. — Не каждый день видишь привидения. Ведь отец прочел по тебе каддиш [27].

Лиз кивнула.

— Он грозился это сделать, когда я уезжала.

Она не забыла проклятия отца, хотя с их ссоры, погнавшей Лиз из родного дома, прошло двадцать пять лет.

— Ты — хасидка, а хасидским женщинам не положено иметь образование, — холодно сказал тогда Мойше Кенторович. — Учиться должны только мужчины. Достаточно с нас и того, что ты двенадцать лет ходила в школу, там ты и набралась разных идей.

— Ты прав, именно там я набралась идей, — закричала Лиз. — Бог знает, что в этой квартире уже давно не пахнет никакими идеями! Вы все живете в пятнадцатом веке.

— Богохульница, — вспылил Мойше, — как смеешь ты всуе поминать имя Господа? Завтра же займусь твоей свадьбой. Пусть муж научит тебя уму-разуму.

— Мы живем не в занюханном польском местечке, — она кричала уже во весь голос, — а в Америке двадцатого века. И я не выйду замуж за первого встречного только потому, что так угодно тебе. Черт возьми, отец, я не вещь, которую можно продать на аукционе.

В этот момент в комнату вошла мать, и Лиз умоляюще посмотрела на нее, ища поддержки, но Малка отвела глаза.

— Ты должна исполнить волю отца. Реб Липшиц — очень порядочный человек. Он берет тебя, хотя мы не в состоянии дать приданое.

— Какое отношение имеет Реб Липшиц к моему замужеству?

Отец и мать обменялись понимающим взглядом.

У Лиз было ощущение, словно ее ударили в солнечное сплетение.

— Вы хотите сказать, что уже выбрали для меня мужа и даже не посчитали нужным сказать об этом мне?

— Естественно. — Мойше грубо схватил дочь за руку. — Таков обычай. Отец твоей матери выбрал меня, а я выбрал мужа тебе. Так ведется сотни лет, и кто ты такая, чтобы менять ход вещей?

Девочка до крови закусила губу. Они никогда ее не поймут. Никогда. Если сегодня промолчать, завтра будет уже поздно.

— К черту ваши обычаи, я все равно поступлю в Стенфорд.

— Если ты посмеешь уехать, — отец с такой силой оттолкнул ее, что она едва устояла на ногах, — я прочту каддиш, и мы будем считать тебя мертвой.

Лиз выскочила из гостиной, успев заметить прижавшегося к стене младшего брата, в глазах которого застыл ужас от ее безрассудства и дерзости. В спальне Лиз собирала свои жалкие пожитки, надеясь в душе, что хотя бы мать попытается ее остановить. Но Малка тихо плакала на кухне, Иаков сбежал на улицу, а отец молча сидел в гостиной.

Прожив две недели у подруги, Лиз перебралась в общежитие Стенфордского университета. Надо было начинать новую жизнь. Во-первых, сменить имя и фамилию. Ничто не должно связывать ее с прошлым. Во-вторых, придумать новую правдоподобную биографию.

Новым друзьям Лиз говорила, что осиротела в раннем детстве, и это было недалеко от истины. Первый год после бегства из родительского дома Лиз писала матери каждую неделю. Ответа она не дождалась. На втором курсе отправляла письма раз в месяц, а получив диплом с отличием, покончила с этим навсегда. Днем своего рождения Лиз Кент стала считать день поступления в Стенфорд. Детство и юность перестали существовать. Сначала Лиз было трудно хранить тягостную тайну, но потом она привыкла к ней, как к своим рыжим волосам и глазам цвета бирюзы.

Стряхнув тяжелые воспоминания, Лиз взглянула на брата.

— Первое время я часто писала маме, но ответа не получала. Тогда я поняла, что отец выполнил свою угрозу.

Иаков грустно покачал головой.

— После твоего отъезда нам запретили даже произносить твое имя. Я думал, что никогда больше тебя не увижу.

— А ты хотел?

— Видимо, нет. Отец сумел убедить нас с мамой в своей правоте. Во всяком случае, я тебя осуждал. — Иаков пожал плечами. — Но об этом мы сможем поговорить позже. Мама хочет тебя видеть.

Малка Кенторович лежала в той самой постели в той самой комнате, куда Мойше привел ее больше сорока лет назад. Тогда ей было пятнадцать лет, и все мужчины на улице оборачивались на нее. И не о Мойше Кенторовиче, тщедушном талмудисте, мечтала тогда Малка. Родители объяснили рыдавшей всю ночь дочери, что выйти замуж за такого ученого человека — большая честь для их семьи.

И сейчас, после долгих лет разлуки, она видит наконец плод своего холодного союза с мужем. Когда-то она причинила зло своей дочери так же, как ее родители ей самой.

Теперь мать решила искупить вину перед дочерью.