Знание-сила, 2005 № 05 (935)

Не успели парни отбежать и ста метров, как неожиданно лязгнули буфера, и состав потихоньку тронулся, набирая ход. "Вот зараза, — пробормотал кто-то среди мертвой тишины, — не видать нам сухарей". "Что ж они не видят, что ли, — проговорил другой, — возвращались бы, не догонят!" "Догонят, — возразил третий, — далеко не уйдут, да и мы сейчас остановимся".

Однако поезд остановился лишь через двадцать минут возле Сухиничей. Батальон наш, одетый еще во все гражданское, выгрузился и, построенный в шеренгу по четыре, двинулся пехом к лиши фронта. Настроение нашего взвода было подавленное. Все смотрели на лейтенанта, тот молчал.

На закате дошли до полуразбитой деревушки, в которой переночевали. Утром заурчала полуторка, а из нее выскочили... наши бедолаги. Лица их сияли, в руках по мешочку сухарей. "Мы в Сухиничах вас потеряли, — возбужденно рассказывали они, — свернули не туда, спасибо капитану, он знал дорогу и подвез нас!" Взвод ликовал. Каждому досталось дополнительно по два, по три сухаря. Ай да ребята, ай да молодцы!

Протопали еще целые сутки.

Еще одна ночь прошла в разбитом селении. В эту ночь оборвалось наше маленькое солдатское счастье. Лейтенанта и двоих наших "кормильцев" вызвали к командиру батальона. Утром в составе батальона топали уже без них. Неожиданно у небольшой рощицы батальон остановился и перестроился в каре. Напротив нас появилась группа военных чинов, а чуть в сторонке трое красноармейцев торопливо копали землю. Один из военных выступил вперед и зычно закричал:

— Товарищи красноармейцы! Позавчера было совершено неслыханное преступление — дезертирство! Двое бойцов, обманув бдительность командира взвода, пытались уклониться от священного долга по защите Родины и тем самым сыграли на руку врагу. Они понесут заслуженное наказание по законам военного времени.

Вывели наших "кормильцев", босых, в белых рубахах, без поясов и головных уборов. Они встали по приказу на холмик свежевырытой земли: один высокий, другой совсем маленький без своей мохнатой шапки. Батальон замер. Меж тем военный чин продолжал:

— Военно-полевой суд, рассмотрев дела красноармейцев (дальше следовали фамилии), совершивших тяжкое преступление перед Родиной и народом, заключающееся в дезертирстве в военное время, постановил...

Помню, тело мое одеревенело, стало трудно дышать.

— За совершенное преступление в военное время красноармейцев предать высшей мере наказания — расстрелу!

Перед военными чинами, как из- под земли, появилось отделение выхоленных, сытых, рослых, подтянутых автоматчиков в новых отглаженных гимнастерках. Последовал приказ осужденным: повернуться спиной! Мы увидели их стриженые затылки, тонкие шеи, костлявые согнутые спины. В тот момент мы были ими, а они — нами. Раздались резкие автоматные очереди — длинные и короткие, слившиеся затем в единый треск. В следующее мгновение на насыпи уже никого не было видно.

Отделение бравых стрелков так же быстро, как появилось, исчезло за кустами. Выскочила другая группа и быстро-быстро заработала лопатами. Господи! Как просто уничтожить человека...

Война началась для меня не с шального немецкого мотоциклиста, а с треска автоматных очередей в чахлой березовой рощице, где красноармейцы на виду у целого батальона убивали красноармейцев. Шли молча еще дня два до самой передовой, до деревни Гусевка. И лишь там ткнул меня в бок мой приятель Федька, с которым сдружился еще в "фанерном городке".

— Слышь, Ваня, а пацанов-то этих использовали для того, чтобы нам устроить спектакль. Понял? Чтобы устрашить нас, необстрелянных...

Бекетовка в 1943 —1947 годах: черты жизни и быта населения

Из воспоминаний Серафимы Михайловны Шевченко (1930 г.р.). Семья ее до войны насчитывала 17 детей, мать работала. Во время войны отец был призван на военную службу, и семья фактически осталась без средств к существованию. Поэтому в 13 лет она вынуждена была искать работу. "Пошла я устраиваться на работу, туда, где папа работал до ухода в армию, на МТС. Мне говорят: куда мы тебя возьмем, и лет-то тебе немного, но я упросила. Тогда нужно было бревна вытаскивать из Волги, шел сплав, их подтягивают баграми, тащат лебедкой, а я сверху командую: майна! Или: тащи! Мне дали рабочую карточку, и семье тоже стали давать хлеб, им как иждивенцам по 250 гр., а мне 600. Но еды не хватало, все время голодали. Ели еще макуху из горчичных зерен, очень она глаза ела, была совсем невкусная, но ничего другого не было!" По настоянию матери весной 1943 года Серафима Михайловна отправилась вместе с подружкой на поля колхоза Цыбино, где под снегом сохранились колоски урожая 1942 года, не убранного из-за развернувшихся боевых действий. Дорога туда и обратно заняла два дня, а результатом было ведро зерна, перемешанного с песком, спасшее семью от голодной смерти, и арест за прогул.