Не столь давно отмечали столетие радиоактивности, открытой в 1896 году Анри Беккерелем. Как его отец и дед, Беккерель занимался изучением флюоресценции — свечения минералов под воздействием солнечного света. В январе того памятного года он услышал об открытии Х-лучей Рентгеном и сразу решил проверить, не будут ли его минералы испускать такие лучи.
Дальнейшая история описана даже в школьных учебниках физики: ему не удалось облучить урановую соль из-за пасмурной погоды в конце февраля, и она несколько дней лежала в шкафу вместе с фотопластинкой. Потом Беккерель решил проявить эту залежавшуюся пластинку (что заставило его это сделать — ведь Солнца не было и флюоресценции быть не должно?!) и сделал великое открытие: обнаружил, что уран испускает лучи без внешнего облучения. Через два года Мария Кюри назвала это явление «радиоактивностью», а в 190З году Беккерель вместе с супругами Кюри получил Нобелевскую премию.
Не менее странно начиналась и современная космология — с модели Большого взрыва. Предложил ее советско- американский физик Георгий Гамов. В конце тридцатых годов он задался целью понять, откуда произошли химические элементы — железо, углерод, кальций и прочие.
К тому времени по спектрам излучений астрономы уже нашли различные элементы в звездах и предполагали, что везде во Вселенной элементы распространены примерно в одинаковой пропорции. Были гипотезы, что все они возникли из самого легкого элемента — водорода. В 1919 году Эрнест Резерфорд бомбардировал азот альфа-частицами и получил более тяжелый элемент — кислород. Может, и в природе повсеместно происходил такой процесс?
Лучшее место для таких превращений — внутренности звезд. В 1930 году немецкий физик Вайцзеккер внимательно исследовал всевозможные реакции слияния и пришел к выводу, что синтез всех химических элементов потребовал бы невероятного разнообразия условий по температуре и давлению, причем температура должна была достигать миллиардов градусов. Тогда бытовало неверное представление, что все звезды похожи на наше Солнце с температурой внутри всего в пятнадцать миллионов градусов.
Из-за такого «безнадежного» положения Гамов стал искать, где бы еще могли возникнуть химические элементы? Когда во Вселенной могла быть температура в миллиарды градусов?
К тому моменту уже была известна гипотеза о расширении Вселенной, и Гамову оставалось лишь предположить, что расширяется она из очень плотного и горячего сгустка, и пока он был сверхгорячим, там возникли все современные химические элементы. При расчетах у Гамова никак не сходились концы с, концами: ему удавалось объяснить лишь содержание легких элементов, но тяжелые не желали укладываться в схему.
Теперь-то мы знаем, что тяжелые элементы возникают в звездах, где температура может быть самой разной, а теория Гамова возникла на совершенно ложных предположениях. Но тем не менее родилось великое открытие. Гамов первым задумался о ранней Вселенной и понял, что лишь физика элементарных частиц может объяснить ее поведение в первые несколько минут после рождения.
Можно припомнить немало неожиданных экспериментальных открытий. Галилео Галилей делал свой телескоп для наблюдения за купеческими кораблями, а открыл спутники у Юпитера и много чего Другого астрономически важного. В шестидесятые годы американцы запустили на околоземную орбиту спутник, чтобы посмотреть на гамма-излучение от Солнца, а заложили новую отрасль астрономии — рентгеновскую. В восьмидесятые годы было построено несколько крупных подземных установок для поисков распада протона. Распад не нашли, но на этих огромных детекторах удалось зарегистрировать нейтрино, пришедшие к нам на Землю от взрыва сверхновой звезды в 1987 году.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное