Мы уже ссылались на множественность возможных точек фиксации; их , по сути дела, столько же, сколько стадий развития либидо. Мы должны быть готовы обнаружить такое же множество механизмов собственно вытеснения и механизмов взрыва (или симптомоформирования), и нам уже теперь следует предполагать, что объяснить происхождение всего этого множество одной лишь историей развития либидо, будет невозможно.
Нетрудно заметить, что обсуждение подходит к проблеме “выбора невроза”, которой тем не менее нельзя заняться, не завершив предварительной работы другого сорта. Пока что же, давайте запомним, что мы уже обсудили фиксацию и отложили на будущее симптомоформирование; давайте ограничимся вопросом, проливает ли анализ случая Шребера хоть немного света на механизм собственно вытеснения, который доминирует при паранойе.
На пике болезни, под влиянием видений, “отчасти пугающих, но отчасти также невыразимо великолепных ”(73), Шребер уверился в неизбежности великой катастрофы, конца света. Голоса говорили ему, что труды последних 14000 лет оказались теперь втуне, и что земле теперь осталось лишь 212 лет отведённого времени (71); и в конце своего пребывания в клинике Флехьсига он считал, что этот период уже прошёл. Сам он являлся “единственным выжившим настоящим человеком”, и те немногие человеческие формы, которые он всё ещё видел -- доктор, санитары и другие пациенты -- объяснялись им как “чудно созданные, наскоро сделанные люди”. Время от времени проявлялся также противоположный поток чувств: в его руки попадала газета, в которой был отчёт о его собственной смерти (81); он сам существовал во второй, низшей форме, и в этой второй форме он однажды тихо скончался. (73). Но та форма его фантазии, в которой его эго сохранилось, а мир принесён в жертву, оказалась в конечном счёте более устойчивой. У него были разные теории по поводу причин катастрофы. Одно время его занимал процесс оледенения из-за исчезновения солнца; в другой момент это было разрушение землетрясением, в котором ему, в его положении “свидетеля духов”, предстояло играть ведущую роль, так же как, по его сведениям, другой свидетель сделал при Лиссабонском землетрясении 1755 (91). Или ещё вариант, Флехьсиг оказывался преступником, так как своими колдовскими чарами он сеял среди людей страх и ужас, подрывал религиозные устои и распространил определённые нервные расстройства и аморальность, так что губительные моры опустились на человечество (91). В любом случае конец света был последствием конфликта, возникшего между ним и Флехьсигом, или, согласно этиологии, принятой на второй фазе его бреда, в результате нерасторжимого договора между ним и Богом; а на самом деле неизбежным результатом его болезни. Спустя годы, когда доктор Шребер вернулся в общество людей, и не обнаружил в книгах, песнях, различных предметах ежедневного использования, вновь попавших ему в руки, никаких следов, поддерживавших его теорию, что в истории человечества произошёл длительный пробел, он признал, что его точка зрения более не могла считаться правдоподобной: “...Я более не могу отрицать, что с внешней точки зрения, всё осталось как было. К вопросу, не могла ли произойти, тем не менее, глубокая внутренняя перемена, я вернусь позже. (84-85) Он не мог заставит себя усомниться в том, что за время его болезни мир пережил конец, и что, не смотря ни на что, тот мир, что он теперь видел, был уже другим.
Подобные мировые катастрофы нередки во время возбуждённой стадии и у других больных паранойей (Другой тип мотивированного «заката мира» проявляется на пике любовного экстаза (Вагнеровские «Тристан и Изольда»); здесь мир всасывается не в Я, а в объект, которому дарятся либидозные оккупации со всего мира) .